Бог Монстров - Кери Лэйк

— Ты должна была. Все еще держа мои руки в плену, он стискивает зубы, глядя на меня сверху вниз. — Ты могла бы избавить меня от гребаной головной боли.

— Ты убил Уилла не из ревности ко мне. Ты убил его из-за своей собственной злобной ненависти. Ты ненавидишь то, кто я есть. Откуда я родом. Вот почему ты убил его вместо этого. Ты хотел причинить мне боль.

— Нет. Нет! Он обнажает зубы в рычании и сильнее сжимает мои запястья, грубо встряхивая мое тело.

— Ты ошибаешься. Я должен был убить Агату. В его голосе звучит мука, которая на мгновение выводит меня из себя.

— Но я подумал, что если. Если она случайно нажмет на курок до того, как я доберусь до тебя… Когда он отстраняется от меня, его брови нахмурены, в глазах тоска.

— Я не могу думать об этом. Кто-то или что-то причиняет тебе боль у меня на глазах.

Давление его кулаков, сжимающих мои запястья, в сочетании с тем, как сжата его челюсть, доказывает это.

— Это тебя беспокоит? Я спрашиваю.

Ответ загорается в его глазах, безмолвно говоря мне, какие адские мысли бродят за ними. И под этим скрывается слой тьмы, рисуя мрачную картину того, что он сделает в отместку. Зловещий простор воображения, в который я не осмеливаюсь погрузить пальцы.

Вместо того, чтобы сказать хоть слово, он прижимается своими губами к моим.

Я хочу сразиться с ним, возненавидеть его за то, что он сказал, но я не могу.

Я не могу.

Потому что в любом случае, независимо от того, как мало я понимала это в то время или как сильно я ненавижу его за это сейчас, все, что Титус сделал, он сделал для меня. По правде говоря, он защищал меня с того момента, как вышел на эту арену, и делает это с тех пор. Этот гнев, вероятно, не имеет ничего общего с его чувствами. Он снова защищает меня от чего-то, даже если я понятия не имею, от чего именно.

Несмотря на все это, я не могу отрицать тот факт, что его губы на моих — это абсолютный рай прямо сейчас.

Опьяняющий аромат мыла и огня проникает в мои чувства. Он увлажняет мой нетерпеливый язык, когда я погружаю его в его рот, чтобы утолить жажду, которую я не могу точно определить. Жажда, о которой я мечтала, но никогда раньше не пробовала, как он и сказал ранее. Наслаждение за пределами плоти и костей, вплоть до самых темных уголков моей души.

Воздух застревает в моей груди, мой желудок трепещет, как будто тысячи бабочек оказались в ловушке внутри меня. Мое сердце так сильно колотится в груди, что удивительно, как эта чертова штука не пробивает мне ребра.

Его поцелуй на вкус как извинение. Похож на печаль и мучение, но также на вожделение и тоску. Это ошеломляюще и всепоглощающе, и в то же время этого недостаточно.

Боже, как это может быть? Как я могу быть такой ненасытной в страсти и жаждать гораздо большего?

Он стонет, агония вибрирует у меня в горле, как будто он тоже это чувствует. Руки уперты в бока, он нависает надо мной и наклоняется, чтобы поцеловать меня в шею. Вверх по моей челюсти, обратно к губам.

Его движения пылкие и нетерпеливые, и то, как он крепко сжимает мои руки, как будто он думает, что я попытаюсь убежать от него.

Как будто я могу.

Каждая нить моего существа так туго обмотана вокруг этого человека, что ему повезло дышать.

Мои собственные легкие хватаются за горло, чтобы глотнуть воздуха, но я не могу прервать поцелуй. Весь мир мог бы прямо сейчас вспыхнуть пламенем, и я бы просто наслаждалась его теплом.

Титус отстраняется первым и прижимается своим лбом к моему, наше дыхание смешивается.

— Отвечая на твой вопрос о том, беспокоит ли меня эта мысль, говорит он прерывающимся голосом, — я бы разорвал на части все, что когда-либо пыталось причинить тебе боль. И я бы на его месте вырвал себе сердце.

— Тогда, Уилл. Убийство его было не из ревности?

— Я бы никогда не причинил тебе боль из-за такой мелочи, как ревность. Видения Агаты, впрыскивающей в тебя этот яд, и необходимость смотреть, как ты умираешь у меня на глазах, были слишком большим риском для меня. Поверь мне, я не хотел его убивать.

— Я верю тебе. Это не тот, кто ты есть. Сколько раз мы должны возвращаться к этому?

— Пока я больше не перестану чувствовать себя монстром.

Я поднимаю руку, провожу пальцем по линии роста его волос и вдоль виска, по неровному шраму там.

— Для меня ты не монстр.

Он снова прижимается своими губами к моим, затем прокладывает путь к моей челюсти, моей шее. Вниз к ключице. К моей груди, где он дергает за края моей рубашки, сдвигая ее набок, чтобы полностью обнажить мою грудь. Выражение его лица омрачается голодом, когда он смотрит на меня, словно спрашивая разрешения. Когда я киваю, он обводит языком мой сосок, зрелище настолько болезненно эротичное, что я откидываю голову назад, вскрикивая. Он делает акцент на том, чтобы помассировать мой другой сосок через ткань, и я провожу пальцами по его голове, мое лоно сжимается, когда его зубы скользят по чувствительной плоти. Ниже тем не менее, он спускается вниз по моему животу, пока не достигает вершины моих бедер.

Засунув пальцы за пояс моих шорт, он стягивает одежду до середины бедра, его глаза горят и мерцают от невысказанного восхищения.

В ту секунду, когда он наклоняется вперед, его намерения ясны, и я наклоняюсь, чтобы снова натянуть шорты.

— Что случилось? спрашивает он.

— Я я…. Я нервничаю. Я никогда раньше этого не делала.

Уголки его губ приподнимаются, как будто это доставляет ему удовольствие, и, грубо дернув, он притягивает меня ближе.

— Тогда я собираюсь не торопиться и наслаждаться этим еще больше. Отбрасывая мою руку, он стягивает шорты до моих колен, и я снова тянусь за ними.

— Титус. Ты… суешь свой рот туда?

— Мой рот. Мой язык. Мои пальцы. Да.

Господи, звучит как многовато экшена для одного места.

— Но я не…

— Ты совершенна. Пожалуйста. Он убирает мою руку, кладя ее рядом со мной, и я зарываюсь пальцами в мягкий песок подо мной.

— Мне нужно попробовать тебя на вкус. Я умираю от голода по тебе прямо сейчас.

Паника бурлит у меня в животе, я ложусь спиной на землю. Навес из листьев надо мной колышется на полуденном ветерке, и я задаюсь вопросом, может ли Бог видеть насквозь. Смотрит ли Он сейчас на меня сверху вниз.

Теплые губы прижимаются к моей набухшей плоти, и я выдыхаю, когда невидимая