столбом, совершенно не понимая, что делать, но когда Белинда закричала, что ее сын – наследник баронства, я сделала самую большую глупость которую могла:
-- Белинда, твой муж дал тебе развод. Иначе не было бы этой свадьбы.
Белинда легко поднялась на ноги, картинно утерла слезы и, обращаясь к гостям, спросила:
-- Вы слышите, как эта дрянь клевещет на меня?! – а затем, встав в двух метрах от меня, глядя мне в глаза задала вопрос: - Кто может подтвердить слова падшей девки?! Кто оформлял этот развод?!
-- Бумаги подписал отец Инкис.
Повернувшись ко мне спиной Белинда торжественно объявила гостям:
-- Вот поэтому гадина и отравила святого отца! Никогда бы отец Инкис не согласился участвовать в какой-то темной сделке! А теперь она порочит имя безвинно погибшего священника!
Затем она повернулась к капитану и скомандовала: – Арестуйте ее немедленно!
Я даже не сопротивлялась, слишком недружелюбно смотрели сейчас на меня и перепуганные гости, и охрана барона. Люди расступались, боясь коснуться даже моей одежды, когда меня вели к выходу. И уже вслед Белинда крикнула:
-- Разместите ее в дальней камере.
По дороге я пыталась воззвать к разуму офицера:
-- Капитан Бамбер, вы же сами сопровождали барона ко мне в первый раз и второй. Вы-то должны знать, что барон действительно был разведен!
-- Я не касался дел и бумаг моего господина, – этот странный ответ заставил меня замолчать и задуматься.
А также заставило меня молчать то, что холл и коридоры, которые сейчас должны были быть полны слуг, оказались практически пустыми. Только пара лакеев посторонилась с нашего пути.
Белинда заявилась в тюрьму только на пятый день, хотя все это время я ждала ее. Сопровождали ее офицер, двое солдат и, как ни странно, та самая мерзкая старуха-служанка Шейха, которая, по уверениям барона, сидела в тюрьме. Баронесса прошла в камеру в сопровождении массивного здоровяка в солдатской форме, а вот Шейха осталась за дверью. Камеру снова заперли снаружи. И я услышала шаги: тюремщик и военный уходили. Думаю, старая ведьма осталась караулить, чтобы никто не подслушал. Но кто тогда этот солдат, что сопровождает Белинду? Неужели она ему так доверяет?
Моя сестрица была одета в черный бархат, на голове черная наколка из атласа и кружев. Она выглядела, как и положено блондинке в трауре, хрупкой, трогательной и печальной. При этом еще и удивительно красивой. Я сидела на табурете и даже не думала вставать.
-- Если ты заткнешься и никогда больше не будешь упоминать мой развод, я обещаю тебе, что смертную казнь заменят монастырем.
-- А ты не боишься, что твой подручный донесет на тебя? – я кивнула на охранника.
-- Не боюсь, Тит от рождения глухонемой, – она отмахнулась от моего вопроса. – Так, что ты скажешь насчет монастыря? Жить-то, поди, хочется?!
-- Жить в монастыре? Ты знаешь, Белинда, я, пожалуй, предпочту скорую смерть, – усмехнулась я.
-- Это будет не самый строгий монастырь из возможных, и я дам за тобой приданое. Небольшое, но оно смягчит твою участь, – она осуждающе покачала головой, как бы удивляясь, что я еще пытаюсь торговаться.
За то время, что я просидела в заточении, у меня была возможность не только поплакать о себе и судьбе Элли, но и время подумать. Сперва я собиралась пойти по пути шантажа и сообщить этой гадине, что у меня спрятана заверенная копия документа о разводе. Но потом поняла, что после этого не проживу и ночь. Даже если я не буду есть и пить то, что приносят, опасаясь пакостных микстур Шейхи, то любой мужчина просто придушит меня. Может, потом он и умрет в судорогах, как барон, выпив чарку вина из рук баронессы, но сперва все же умру я. Так что в разговоре с сестрой я пусть и огрызалась, но вяло, показывая, что почти сломлена и не слишком пригодна к употреблению.
В конце концов, я ухитрилась даже заплакать. Это было сложно: выреветься я успела за первые два дня. Но я справилась, незаметно ущипнув себя за ногу сквозь пышные юбки свадебного наряда. И я, и наряд выглядели сейчас достаточно жалко, это я понимала, потому торговалась не слишком активно, а в конце торговли только жалобно лепетала о том, что надеюсь, сестра сдержит свое обещание.
Белинда постучала в дверь, кликнула солдат, и через некоторое время все стихло. Все же кое-что я у нее выиграла. Я понимала, что мне крайне важно остаться живой до суда. Тягаться со всеми сразу я не могу.
Сестрица моя, конечно, баба фантастической наглости и бесстрашия, но она явно обдумала этот план давно и имеет в замке сообщников. Она же тщательно обдумала, как состряпать для суда достоверную версию. Именно она посоветовала мне на суде ссылаться на козни барона Варуша:
-- Так и говори: мол объявил, что жена умерла, и он теперь честный вдовец. К браку принуждал, грозя обесчестить просто так. А яд, мол, ты нашла у него в шкатулке в карете, когда сюда ехала. Он тебе сказал, что это лекарство от головной боли. И отцу Игнасио ты яд дала не со зла, а просто помочь хотела, когда он на головную боль пожаловался. Тогда судьи тебя пожалеют… Ну и я, как истинная дочь матери церкви, буду просить о снисхождении к тебе, иначе, попомни мое слово, Любава, закончишь жизнь на виселице.
– А барона тогда кто отравил? За это меня и так на виселицу отправят, никакие просьбы не помогут.
– Упирай на то, что барон перед свадьбой пил какие-то капли, а тебе сказал, что они для усиления любви! И что тебе предлагал, но ты отказалась. Пусть думают, что Варуш сам доигрался. А уж пузырьков с разным добром у него найдут везде: и в спальне, и в карете, и даже в трапезной под его сиденьем.
Последнее, что я спросила у выходящей Белинды:
-- Когда будет суд?
-- Не раньше,
