и, поддерживая ее, чтобы не споткнулась, помог забраться на повозку, укрыл, своей буркой, и вернулся дежурить к еще не пришедшему в себя Тимуру.
– Похоже на наконечник от стрелы, но очень странный… Возможно это «свистунка», гремучая стрела? У каждого начальника, в колчане должна быть такая стрела, во время полета она издает или свист или шипение, показывая звуком, в какую сторону должна быть, направлена атака. Но, ни одного отверстия он не нашел, сквозь которое должен свистеть ветер. И, куда крепится древко? Металл был цельный, отполированный. И каким образом, он сам вышел из раны? Ну, нет, такого не может быть, это наверняка Оленькины фокусы. Он вспомнил сизый дымок, что струился из круглой дырочки металлического предмета, в руках Абула. «Наган» – последнее слово Тимура, засело в мозгу. Это что-то типа арбалета? Хотелось немедленно получить ответы. Но спросить было не у кого, одна ушла спать, вторая еще пребывала в шоковом состоянии, она сидела рядом с братом, держала его за руку и беззвучно шевелила губами, а у Тимура, при всем желании спрашивать было бесполезно.
Лиён, время от времени смотрел на раненых, что сползались к своему хозяину и, по всей видимости, держали «совет». Все были живы, но не совсем здоровы… У Абула на лбу красовалась огромная красная шишка. Глаза заплыли, и он стонал, время от времени ощупывая своих друзей, ему было страшно оставаться одному. Кони топтались рядом. Лиён поднялся и с саблей наголо подошел к раненым, те, кто смог, схватились за кинжалы.
– А вот этого, не надо, господа хорошие, по моему, вам следует отправиться по домам, а ну ка, быстро залезайте на своих лошадок. Он помог тем, кому требовалась помощь, и подошел к Абулу, тот держал в руке наган, и водил им из стороны в сторону, пытаясь взять на мушку цель, но он не только ничего не видел, он глотал воздух открытым ртом, – его нос распух вслед за глазами.
– Да, красавец, ничего не скажешь, – сказал Лиён, вырывая «железяку» из рук контуженного. – Ну, ничего, ничего, до свадьбы заживет. Он подхватил Абула на руки, водрузил на коня, и, хлопнув по крупу ахалтекинского жеребца, – сказал:
– И, что бы на глаза нам больше не попадались, все понятно? Вперед!
– Надо бы и нам убираться восвояси, – подумал Лиён, поглядывая на арбу, где свернувшись калачиком, спала «доктор-фокусник». Но она сказала, ждать, пока раненый не придет в сознание.
– Ольга, просыпайся, пожалуйста, Тимур-стха открыл глаза.
Она спала без сновидений, что называется – «ткнулась и проснулась». Отдохнувший мозг работал четко и ясно.
– Сколько времени я спала?
– Полдень уже, часов восемь отдыхала.
– Хорошо, идем, посмотрим, – сказала, спрыгивая с повозки Оленька. Волы паслись неподалеку, их давно распрягли, бандитов не было видно. Лиён держал голову Тимура у себя на коленях.
– Пить просит, можно ему?
– Сейчас, потерпи, дорогой, рану осмотрю.
Сменив повязку и напоив больного, она с благодарностью приняла от Бике чуреки, которые та захватила в дорогу.
– Его здоровью ничего не угрожает, только покой и хороший уход, – дожевывая хлеб, ответила на немой вопрос подруги. Возвращаться нам, я так понимаю, нельзя, значит надо в дорогу собираться, сможем втроем нашего великана перенести на повозку?
– Я сам могу отнести его на спине, – предложил Лиён.
– Нет, этот способ не годится, вот так, как есть, на бурке и понесем.
Вспотевшие, и чуть ли не надорвавшиеся, устроив Тимура, они повалились рядом.
– Гюль, есть соображения, куда Тимура повезем? В больницу?
– А что, все так плохо? – забеспокоилась Бике.
– Больной, как вы себя чувствуете? – Оленька положила руку ему на лоб, ее глаза искрились синевой.
– Нормально. Спать хочу…
– Вот и славно, спи. Видишь? Все нормально, давай-давай, думай, или мне подсказать?
– Если слегка свернуть с дороги, будет аул, там живет моя знакомая, она медсестра. Да вот примет ли? Мы учились вместе, давно это было в младших классах…
– Примет, примет, – засмеялась Оленька, – еще лезгинку на свадьбе станцуем, да, «монаршество»?
– Что-то ты расхрабрилась, женщина! Ну-ка, глазки обе опустили, и бегом волов запрягать!
– Да не женское это дело! – она продолжала смеяться.
– Женское, женское, – шипела на нее Бике и тащила за руку с повозки.
А на Оленьку напало веселье, она словно смешинку проглотила, после того, как увидела трех толстеньких карапузов, что уже витали над своим папой, и мамой медсестрой, что уже приготовились, один за другим, появиться в этом мире.
– Ты еще про наган хотел спросить, спрашивай, самое время, – она все никак не могла успокоиться.
– Спасибо, не надо,– Лиён вдруг перестал хмуриться, и улыбнулся в ответ, – мне Бике уже все разъяснила.
– Ах, вот кааак, разъяснила, значит…– протянула Оленька, в ее глазах заблестели смешинки. Она выдернула руки, в которые вцепилась Гюль Бике, и, сложив руки на груди и запела.
«Милый ландыш серебристый, незабудка у ручья.
На других смотреть девчонок, запрещаю тебе я».
Зазвенела частушка, соскользнула с обрыва, и полилась, озаряя кавказские просторы озорством и радостью.
«Эээээээх, гармонь моя, да говорушечка,
Веселей играй да мой Ванюшечка!».
Ее голос был чистым, звонким, «полетным», наделенным богатством русского народа. Она приплясывала на месте, и вся, от макушки до пяток, вдруг стала озорной красавицей, из числа тех, кто всегда впереди и на работе и на гулянье.
Тимур открыл глаза, слушая пение. – Что? Приехали уже?
– Спи, спи, стха, – Бике успокаивала брата, качая головой, неодобрительно поглядывая на Ольгу.
Лиён, от неожиданности, застыл на месте. Музыкальный от природы, он оценил и чистоту голоса, и технику пения, но это была совершенно новая, незнакомая ему музыка. Его взгляд зажегся мыслью, и она уже готова была оформиться в слова, но Оленька уже бежала за волами, крикнув, – «За мной, Бике, пора в дорогу»!
Лукавая Оленькина смешинка, эхом вернулась из низовий, кольнула его прямо в сердце, и застряла там занозой, которую, впрочем, извлекать он не собирался.
– Ванюшечка, как ласково прозвучало это имя. Черт меня побери, а ведь, похоже, она ревнует…
Оглянувшись по сторонам, он приосанился, и, с едва заметной улыбкой удовлетворения, зашагал на помощь девушкам, справляться с рогатыми, неуклюжими животными.
Глава 18.
«Находка» Дагестан. Крепость Нарын Кала. 1925 год.
Группа товарищей в серых полотняных костюмах с острыми заломами на рукавах и брюках, словно они годами лежали на складе, терпеливо слушали экскурсовода.
– Древняя доарабская Цитадель Нарын Кала, славится так называемыми ханскими банями. По легенде, вода для купания, нагревалась от одной свечи. Вот, он, перед вами, великолепный архитектурный комплекс, это центральный вход, идите за мной, пожалуйста.
Мужчины выстроились в ровную шеренгу, и зашагали под каменные своды древнего сооружения. Замыкающий приостановился, острым взглядом осмотрел окрестности.
Это был немолодой уже, убеленный сединами человек, с выправкой военного. И если бы не его пухлый животик, который, ну, никак не хотел прятаться за полами пиджака, можно было подумать, что это боевой офицер Красной армии, награжденный за заслуги в боях,
