— Вам за труды, милейший, и берегите сердце, очень не хотелось бы лишиться столь трепетно относящегося к наследию предков ценителя истинной литературы.
Завуалированные извинения были приняты с благодарностью, и лорд, подхватив внушительную стопку книг и попросив не персонал, выслушала требование подать чай и пирожные во-он за ту скамью у озера.
И вот в данный момент, трое подавальщиков сноровисто сервировали стол, принесенный охранниками.
— Мне бы еще мясной пирог, — не поднимая головы и не прерывая деятельность, произнес господин Эллохар.
Прислуга, низко поклонившись, поспешила исполнить повеление.
— Найриша, мне четыре ложки сиропа в чай, пожалуйста, — попросил мой странный спутник.
Я поднялась и отправилась в ресторацию, мыть руки, проигнорировав принесенные пиалы с лимонной водой. Не потому что мне так хотелось, а потому что только мыло действительно очищает руки, а я сегодня больного перевязывала. И только вернувшись, исполнила просьбу магистра, вливая в его чай четыре ложки болотного сиропа. Сама я предпочитала мед, но не в чай.
Расположила чашку и блюдце ближе к господину Эллохару, который словно и не заметил моего возвращения, и невольно вздрогнула, услышав:
— Спасибо, моя прелесть.
— На здоровье, господин Эллохар, — ответила я, присаживаясь на скамейку.
Вскинул голову, взглянул на меня, улыбнулся и вновь погрузился в чтение. Странный человек. Очень странный, но странно и то, что сидя рядом с этим лордом, я вовсе не хотела уходить. Сегодня открытие чайной, масса дел требует моего внимания, от расстановки сервизов, до принятия песочной и миндальной выпечки от господина Сайка, а я… Я сижу в парке, с самым странным человеком из всех, кого когда-либо встречала и мне совершенно не хочется уходить.
Странно? Более чем, я сама себя не узнавала. Рядом с господином Эллохаром почему-то становилось тепло, где-то там, внутри, в душе. И я смотрела на профиль с хищным чуть с горбинкой носом, на тонкие губы, на резкие черты лица — и понимала, что человек с такой внешностью добрым быть не может, но…
И вдруг господин Эллохар, не поднимая головы, произнес:
— Скажешь что-то про моих предков уб… отшлепаю.
Я едва чай не расплескала от удивления, да и возмущения тоже.
— Простите, но…
И осеклась на полуслове, едва мужчина повернулся, хмуро посмотрел на меня, а после недовольно произнес:
— Ну как же, сейчас ты меня рассматриваешь внимательно, после заявишь, что у меня внешность странная, вроде как волосы северянина, глаза степняка, нос горца, а в итоге скатишься к обсуждению морального облика моих предков, допустивших столь неординарное смешение национальностей.
Хотела было возразить, что и в мыслях не было, но… говоря откровенно, внешность господина Эллохара действительно была странной с точки зрения разбирающегося в народностях целителя, так что да, некоторые мысли на счет неразборчивости в связях невольно появились.
— Простите, а ваша мать… — начала было я.
И была остановлена достаточно грубым:
— Ее убили.
Я едва не обронила чашку. И обронила бы, не подхвати ее господин Эллохар, совершив какое-то невероятно быстрое, молниеносное движение. Затем мужчина отобрал у меня и блюдце, поставил все на стол и посмотрел. На меня. Прямо, угрюмо и даже зло.
— Мне так жаль, — прошептала я, глядя на мужчину и начиная догадываться, почему он оказался настолько благороден, что в первую нашу встречу сопроводил меня до лечебницы, а во вторую нес на руках через весь город, чтобы доставить в дом госпожи Шилли.
Теперь я поняла все, и стало бесконечно жаль его, до слез жаль.
— Не реви, — мужчина не улыбнулся, нет, но глаза потеплели.
— Глупо выгляжу, — я торопливо достала платок, его собственный, вытерла слезы. И попросила: — Простите.
— За что? — переспросил господин Эллохар. — Мне впервые так искренне посочувствовали, даже не ожидал. Хотя зная тебя…
Мой собеседник отставил книгу, взял чашку, сделал глоток, и, глядя на озеро начал рассказывать:
— Она была целительницей… — пауза, словно он хотел что-то добавить, но не решился и продолжил: — Знаешь, существуют настолько добрые, светлые и чистые создания, что их требуется неустанно беречь и охранять, потому что они не способны выжить самостоятельно. Совершенно не способны. Как и подумать о себе. Нет, вас заботит всеобщее благоденствие, какие-то вечно-сопливые чужие дети, и подонки, которых убивать, а не лечить следует. Но вы же этого не видите.
Господин Эллохар замолчал, сделал еще один глоток чая, и негромко, все так же глядя на водный простор городского озера, сказал:
— Она спасла чужого ребенка и погибла, оставив собственных двоих детей. Мне было чуть больше десяти, сестричка… совсем еще кроха. Отец… отец сначала искал виноватых, после винил себя, еще чуть позже утешился в объятиях другой женщины. Мы с сестрой после смерти мамы переехали к дедушке. Потом, когда отец завел новую семью, Риш вернулась в дом и даже стала называть «мамой» эту… особу.
Он замолчал, и я не могла не спросить:
— А вы?
Ответа не последовало и могло показаться, что он не расслышал вопроса, но… он услышал. И на хищном лице угрожающе шевельнулись жгуты желваков, судорожно дернулся кадык.
— Моя мать погибла, — после недолгого молчания, произнес господин Эллохар.
Вот и все. Я на мгновение закрыла глаза, понимая гораздо больше, чем он сказал. Мальчику было десять, он очень любил маму, очень. Другую женщину возненавидел сразу, как и отца, предавшего память его матери. Так больно. Больно за маленького мальчика, который внезапно остался один, ненавидя и проклиная за смерть матери весь мир, всех детей, и отца, не желавшего скорбеть вместе с ним. Больно за женщину, отдавшую свою жизнь, выполняя долг.
Больно за господина Эллохара, так и не простившего отца.
— Найрина, вы опять рыдать собираетесь? — язвительно поинтересовался он.
Отрицательно покачала головой, и торопливо вытерла слезы. Даже улыбнуться постаралась. Мы помолчали и вдруг мужчина грубовато спросил:
— Тебе действительно настолько жаль мою мать? Вы же даже не встречались.
— Нет, — прошептала я, глядя в свою чашку, — мне очень жаль вас. Даже не совсем вас, а того маленького мальчика, который остался совсем один и ему до сих пор больно.
Я не смотрела на господина Эллохара, он ничего не сказал мне. Мы в тишине допили чай, после я поднялась, и налила нам еще по чашке, а мужчина, подтянул себе ближе тарелку с булочками, мне же пододвинул пирожные и мы продолжили наслаждаться вкусом чая, ароматами цветов, прекрасным пейзажем городского озера, и мелодией, которую где-то вдалеке играли бродячие артисты.
