Разом заговорили три женщины.
— Подождите секундочку, — попросила Лили, пристраивая сумочку так, чтобы достать блокнот. — Мне нужно записать ваши имена. Пожалуйста, вы первая, — обратилась она к сидящей ближе всего высокой темнокожей женщине.
Та встревожилась:
— Что, в самом деле имя необходимо? Не хотелось бы попасть в газеты.
— Я не отвечаю за то, что печатают газеты. И — да, имя необходимо.
Рыжая девица, прильнувшая к Тернеру, хмыкнула:
— Ну давай же, Бет, ты же утверждаешь, что тебя не волнует мнение мужа.
— Бывшего мужа, если на то пошло, — огрызнулась чернокожая, — пусть он хоть червей ест. Меня беспокоит не он, а партнеры. Их точно либералами не назовешь.
— Юридические фирмы всегда консервативны. Такова их сущность. — Рыжая выпрямилась. Личико у нее было маленькое и смазливое, формой напоминающее кошачье — широкое сверху, оно сужалось к подбородку.
Очень короткая стрижка, золотые серьги в ушах. Маленький белый элегантный топ оставлял неприкрытой изрядное количество сливочной кожи — значит, она рыжая от природы. — Я с удовольствием свидетельствую о том, что Рул находится здесь примерно с двадцати минут десятого, детектив Ю.
Легкое ударение на фамилии привлекло внимание Лили, и она спросила у рыжей:
— А вас как зовут?
— Джинджер. — На губах девицы играла полуулыбка. — Джинджер Харрис.
— Лили оцепенела.
— Что, не узнала меня? Да, немало воды утекло… Ты выросла и превратилась в копа. Ну а я… — Она рассмеялась высоким звонким смехом. — А я стала шлюхой.
Тернер что-то сказал. Лили даже не обратила внимания.
Как же она не узнала глаз Джинджер? Их цвет, размер, форму… Они были широко расставлены и так глубоко посажены, что нижнего века почти не было видно. И радужную оболочку цвета темного янтаря… Такой цнет получается, если смотреть на солнце сквозь пивную бутылку.
Как давно это было. С тех пор как Лили минуло Семь лет, она не видела Джинджер, разве только иногда в страшных снах. Глаза у Джинджер были такие же, как у ее сестры.
— Ты носишь контактные линзы, — глупо сказала Лили.
— На самом деле — лазерная хирургия. А ты не сильно изменилась, разве что подросла на несколько дюймов. Все та же милая маленькая серьезная зануда.
Лили хотела спросить Джинджер о том, делится ли ее мир на зануд и шлюх. Хотела узнать о ее родителях и брате. Но мертвец Карлос сейчас ехал в морг, и в данный момент придется быть детективом Ю, а не Лили.
— Ваш адрес проживания?
— Если хочешь встретиться и выпить вместе кофе, душечка, лучше запиши мой мобильник. Дома меня практически не застать.
— Адрес мне нужен для отчета.
Презрительная гримаса мелькнула на личике Джинджер:
— Вся в работе, да? Ну хорошо. Я живу на улице Торнтон, дом двадцать две тысячи сто двадцать девять, квартира сто тридцать три.
— Что ж, — заключил Тернер, — мы продемонстрировали готовность содействовать полиции. Я бы хотел знать, расследованию какого преступления мы помогаем.
Лили встретилась с ним взглядом. На сей раз ровным счетом ничего не произошло.
Дура. Неужели в самом деле испугалась, будто что-то может случиться? Всему виной сахар в крови. Она выдержала его взгляд еще мгновение, просто чтобы доказать, что может… и почувствовала, как глубоко в животе что-то сжалось, и желание затопило ее. Никаких сомнений, это оно. Ужас какой-то.
— Убийства, — ответила она, надеясь, что выражение лица ее столь же бесстрастно, как и его. — Расследованию убийства.
Отреагировали все. Только не Тернер. Он не шелохнулся. Пожалуй, он даже распространял вокруг себя спокойствие подобно силовому полю, и все постепенно успокоились и замолчали. Тогда он произнес два слова:
— Кто умер?
— Карлос Фуэнтес.
— Господи! — воскликнул один из мужчин.
— Ох, нет, бедная Рейчел, — вздохнула одна из женщин.
А обнаженный Адонис, Каллен, с явным облегчением моргнул.
Тернер взглянул в даль, за Лили.
— Пожалуйста, будьте помягче с Рейчел, — попросил он, встал и обошел вокруг стола.
Лили обернулась. Возвращалась Рейчел Фуэнтес.
Издалека Лили заметила только то, что у нее впечатляющий бюст и великолепные волосы. А вблизи…Пораженная, она моргнула.
Если верить светской хронике, Тернер встречался с красивейшими женщинами страны. В их число Рейчел Фуэнтес явно не входила.
Она была молода, чуть за двадцать. Без сомнения, волосы у нее превосходны и грудь красивая, но все остальное оказалось так себе. На узком лице выделял — крупный нос с высокой переносицей, отчего глаза казались посаженными слишком близко. И все же лучше всего были именно глаза: большие, темные и блестящие.
Она светилась счастьем.
— Что, ты соскучился? — спросила она подошедшего Тернера и обвила руками его шею.
— Тебя хочет видеть офицер полиции, — мягко сказал он подруге. — У нее дурные вести, querida[1].
Радостное выражение исчезло, кровь отхлынула от лица Рейчел. Лили шагнула к ней. Подобные новости объявлять нелегко, как ни скажи — всяко плохо.
— Мне очень жаль, миссис Фуэнтес. Сегодня вечером ваш муж был убит.
— Убит? — Женщина покачала головой. — Нет, вы ошиблись. Он в церкви. Сегодня у них спевка. Он жедет. Вы разве не знали? У него чудный голос. Он… — Ее лицо сморщилось. — Н-не может быть.
Как можно осторожнее Лили рассказала вдове о случившемся: месте и причине смерти, опознании по водительскому удостоверению и тому, что осталось от лица жертвы.
Сообщила, что ее мужа зарезал волк.
Рейчел Фуэнтес содрогнулась. И зарыдала. Лили на мгновение встретилась взглядом с Тернером. Казалось, Рейчел не замечала иронии того, что любовник утешает ее в горе от потери мужа. Чего нельзя было сказать о Руле Тернере.
Через четыре часа клуб «Ад» опустел. В нем не осталось ни посетителей, ни полицейских. В воздухе витал тяжелый запах. Когда Рул передвигался на двух ногах, он никак не мог распознать неясный букет ароматов вина и фруктов, дым сигарет, запах пота и людей. И еще ни противные ноты благовоний, которые так нравились. Максу и должны были изображать запах серы…
Еще пахло ею. Она ушла час назад, но он по-прежнему чувствовал ее запах.
Или же ему так только казалось. Рул вздохнул, опустился в то же самое кресло, в котором сидел давеча, и набрал номер телефона, который знал лучше своего собственного. Макс и Каллен возились со спиртным в баре у западной стены, предоставив ему возможность побыть одному.
После девяти гудков трубку наконец взяли, и сонный женский голос пробурчал:
