Белые перья устилали пол и стены из ветвей ивы, которые кто-то вырезал с огромным терпением. Там были истории, сцена за сценой, чтобы, лежа на перьях, можно было увидеть на стенах и потолке целую историю в картинках. Это было… странно бессмертным. Словно кого-то заперли тут, и он вырезал это, чтобы скоротать время. Но тут не было прутьев и замков. Сюда можно было легко пройти со стороны ручья. Так зачем было вырезать эти ветки?
— Это твой дом? — с опаской спросила я. Выглядело странно просто. Даже уютно.
Скуврель рассмеялся.
— Нет. Но всем порой нужно спрятаться в дыре. Мы останемся тут на день.
— А потом ты продашь меня за пару воробьев? — с вызовом сказала я. — Ты меня не продашь, Скуврель.
На его лице проступило что-то, похожее на печаль, и он сменил тему:
— Заключи со мной сделку, пленница, и я зашью и перевяжу твою руку, дам тебе помыться, а потом только верну в клетку.
— Может, я хочу свободу, — возразила я. Начинай высоко, Элли. Так работают сделки.
— Боюсь, о таком нет и речи, — его взгляд был опасным. — Мне слишком сильно нравится власть над тобой.
— Я думала, мы были друзьями, — от раздражения мои губы скривились.
Он посерьезнел, пронзил меня взглядом, но смолчал. Он сел на перья, снял сапоги и камзол и лег спиной на перину. Длинный порез тянулся по его ребрам, татуировки перьев огибали одну сторону грудной клетки, задевая ножи, игральные карты и что-то, похожее на череп мыши.
Он подвинул мою клетку, чтобы легко видеть меня, скрестил руки под головой. Я смотрела на мышцы его рук и торса, на чувственно облегающие его предплечья татуировки, но видела воспоминание о том, каким он был, искаженным, страдающим и бессмертным.
Он был прекрасным и ужасным. Милым и страшным.
Я сглотнула.
— Тогда не продавай меня. Давай такую сделку. Я не хочу, чтобы меня продали.
Его тон был каменным:
— Я должен продать тебя тому, кто больше даст, Элли. Иначе игра не ведется. Мы договоримся о другом.
Пусть страх придаст сил, Элли.
— Ты мной не владеешь.
— Разве? — его ухмылка дразнила, но он смотрел на меня внимательно, словно что-то замышлял.
— Если я заключу с тобой сделку, — я облизнула губы, его глаза загорелись, и он так резко сел, что я отпрянула от прутьев.
— Да?
— Если я заключу с тобой сделку, — начала я снова, выпрямившись и высоко подняв голову, руки были скрещены на груди, — что ты захочешь со своей стороны?
Он ухмыльнулся, окинул меня взглядом. Я ощутила, как вспыхнули мои щеки.
— Ты не такая милая, как твоя сестра, — сказал он, и горечь, настоявшаяся за всю мою жизнь, поднялась во мне.
— Скажи то, чего я не знаю, — буркнула я.
— Вызов принят, — он задумался на миг, глаза восторженно сияли. — Красота — не достижение. Ты это не знаешь.
— Уверена, я говорила это тебе пару часов назад.
— Ах, но не искренне. А я говорю честно. Красота — то, на что натыкаешься во тьме, подарок Великого судии. Но жестокость можно вырастить.
— У тебя есть и то, и другое, так что тебе вдвойне повезло, — сухо сказала я.
Его смех был искренним.
— Да? Щедро так говорить. Значит, мне вдвойне повезло.
Он отвернулся от меня, встал и потянул за ветку у края гнезда, как за рычаг. К моему удивлению, ветки раздвинулись, и стало видно шкаф. Он полез туда и, почти не медля, вытащил чистые сапоги, узкие штаны и черную шелковую рубашку с высоким воротником. Он замер у камзолов, выбрал ярко-зеленый. Он был из бархата, и кто-то вышил на нем черные перья с серебряными кончиками.
— Вот следующий урок борьбы как фейри. Создавай идеальный облик.
— Разве ты не должен выглядеть мужественнее? — нахмурилась я. — Я вижу слишком много кружев.
Он прищурился.
— Мужественнее? Я мог бы прибыть голым, украшенным лишь кровью врагов, но предпочитаю что-нибудь с воротником.
Он бросил вещи в стороне и стал раздеваться.
Я охнула и отвернулась, а потом услышала плеск в ручье. Когда я нервно взглянула на него, он снова рассмеялся. Вода скрывала его по пояс, но он все равно выглядел пошло. Он выглядел бы так и в дюжине слоев одежды от подбородка до носков. Было в нем что-то, что пошлость делало почетным знаком.
— Ты теперь живешь в моем мире, пленница, — сказал он. — Пока ты не поймешь это, ты будешь просто узницей в маленькой клетке.
Неприемлемо.
— Я заключу с тобой сделку, — я подняла голову выше. — Скажи, чего ты хочешь.
Глава шестая
Его глаза радостно загорелись, он потянулся из воды к моей клетке и опустил ее на свои колени. К моему облегчению, он все-таки был в штанах.
Он отклонился на мшистый камень, вода двигалась вокруг него. Улыбка Скувреля стала шире. Я посмотрела на ручей. Вода была почти под клеткой. Один его промах, и клетка упадет в воду, и я умру под волнами. Я пригляделась сильнее и охнула. Волосы двигались под пузырьками? Я почти смогла различить лицо женщины в глубинах ручья, но он не мог быть таким глубоким.
— Видишь свою судьбу в воде? — пошутил Скуврель. — Говорят, что чистый взгляд может видеть девушек, утонувших тут, если смотреть внимательно.
— Каких девушек? — спросила я бодрым тоном, хотя взгляд заметил еще один силуэт женщины, ее волосы развевались вокруг Скувреля.
— Дриады этого ручья мстительны, — он пожал плечами. Он не сводил с меня взгляда, пока говорил, словно я была интереснее, чем то, о чем он говорил. — Они топят красивых женщин, которые приходят сюда, из ревности.
— Тогда я в безопасности, — сказала я храбрее, чем себя ощущала. — Никто ни разу не звал меня милой.
Он рассмеялся.
— Сделка, Валет, — я удерживала свою решимость. Если я не могла пока освободиться, я не хотела хотя бы быть проданной. Может, он не согласится на такое, но я могла создать сделку, которая была близко к этому.
— Чего изволишь, маленькая пленница? Я уже сделал тебя своим союзником и предложил тебе свои советы о мире, в который ты попала. Что еще ты хочешь? — Скуврель отклонился, чтобы вода задела его волосы, а потом сел и встряхнулся, как собака. Капля воды попала по моему лицу, и я нахмурилась и вытерла воду рукавом.
— Я хочу сначала знать, что ты потребуешь, — возразила я. — Я не буду глупо соглашаться на сделку, не зная, что случится.
— О, не надо недоверия, пленница. Я был тебе хорошим другом. Я же привел тебя в Фейвальд? Ты этого хотела. И пытался не дать тебе увидеть наш мир без морока. Это было добротой. Ты ранишь меня своими подозрениями.
