из них улыбалась, а другая была серьезной и обнимала за шею огромную собаку, больше похожую на бродячую. Собаку звали Леди, конечно, в шутку, потому что у нее совсем не было хороших манер.
— Но посмотри, как твоя мама ее любила, — сказала тетя.
Дома я видела много маминых фотографий, но почти на всех она была с моим отцом, и не было ни одной ее фотографии до их знакомства. Здесь она была совсем другой — молодой и счастливой — словно из другой жизни. Тетя Пенн сказала, что я могу взять фотографию, но я отказалась. Это фото было единым целым с этим столом и этой комнатой, и мне не хотелось забирать его отсюда.
Тетя Пенн потерла глаза и заявила, что уже поздно и нам обеим пора спать, но когда я подошла к двери, она сказала:
— Когда твоя мама позвонила мне, чтобы сообщить о своей беременности, ее голос звучал счастливей, чем когда-либо до этого. Это счастье подарила ей ты, Дейзи.
Она приказала мне бежать наверх, пока я не заболела, но я еще долго не могла унять дрожь.
На следующий день тетя Пенн отправилась в Осло. Особо не задумываясь, мы были вполне довольны, что остались за главных. Позже, оглядываясь назад, становится ясно, что именно момент ее отъезда стал для нас переломным, так же как убийство австрийского герцога Франца Фердинанда стало поводом для начала Первой Мировой войны, хотя эта связь, по крайней мере, для меня, никогда не была столь очевидной.
Но в тот момент она просто поцеловала каждого из нас, улыбнулась и наказала нам вести себя хорошо и быть благоразумными. То, что она и бровью не повела, когда наклонилась поцеловать и меня, было самым лучшим из всего, что произошло со мной с тех пор, как я приехала.
Мы не успели, как следует насладиться своей свободой, когда начали происходить события.
Первое случилось не по наше вине. А по вине бомбы, которая, на следующий день после отъезда тети Пенн, взорвалась на крупной станции метро в Лондоне и унесла жизни то ли семи, то ли семидесяти тысяч человек.
Конечно, это была страшная трагедия для людей, и, в общем, все это было довольно жутко, но, если честно, на нас, живущих далеко за городом, взрыв повлиял не так уж сильно. Правда, из-за него были закрыты все аэропорты, а это означало, что в ближайшем будущем никто не сможет вернуться на родину, в том числе и тетя Пенн. Ни один из нас не дерзнул бы сказать, что классно совсем не иметь родителей, но не нужно уметь читать мысли, чтобы догадаться. По правде говоря, мы не могли поверить в свое счастье и на какое-то короткое время почувствовали себя пассажирами поезда, летящего вниз под гору, и думали только о том, как восхитительно ощущать нарастающую скорость.
В тот день, когда взорвалась бомба, все сидели, словно приклеенные к телевизору и радио, а телефон то и дело звонил, и голоса в трубке интересовались, все ли у нас в порядке. Учитывая, что мы находились примерно в четырех тысячах миль от эпицентра, у нас было много шансов выжить.
Все, конечно, говорили о нехватке продовольствия, остановке движения транспорта, призыве всех годных к военной службе мужчин, в общем, обо всех этих пессимистических вещах, до которых успеют додуматься за отведенное на эфир время. Радио-ведущие серьезным тоном спрашивали всех, кого им удавалось поймать на улице, означает ли это грядущее начало войны, а затем нам приходилось слушать всех этих напыщенных экспертов, претендующих на понимание ситуации, хотя каждый из них много бы дал, чтобы понять ее самому.
Наконец мой папа позвонил с работы и, услышав мой голос, видимо, убедился, что со мной все в порядке и ему не о чем волноваться, потому что после этого последовали обычные вопросы: как у меня дела, не нужны ли мне деньги, не соскучилась ли я по дому, на которые я отвечала просто «да» или «нет» без разбору.Он сказал, что они все переживали за меня, но я не могла понять, кто это ОНИ. Затем он сказал, что у него встреча и ему нужно идти, но он любит меня, а когда я ничего не ответила, повесил трубку.
От всего этого «бла-бла-бла» было мало толку, поэтому мы с Эдмундом спустились вниз в очень живописную деревню, небольшие домики в которой соединялись друг с другом и были построены из того же желтоватого кирпича, что и наш дом. Деревня была небольшой, состоящей из множества маленьких улочек с одинаковыми домами, отличающимися только безделушками в окнах; улочки разбегались по обе стороны от главной дороги. Эдмунд сказал, что деревня достаточно велика для еженедельных ярмарок, были три пекарни, две мясные лавки, церковь, построенная в двенадцатом веке, чайная лавка, два паба (один вполне приличный, а другой довольно скверный, причем во втором была также еще и гостиница), несколько завзятых пьяниц; по крайней мере, один предполагаемый педофил, и обувной магазин, в котором также продавались дождевики, непромокаемые сапоги, футбольные мячи, дешевые леденцы и рюкзаки с изображением утенка Твити — популярного мультяшного героя.
Недалеко от центра стояло здание, чуть больше и аккуратней, чем остальные — в нем располагалась администрация. Напротив него была площадь, вымощенная булыжником, где каждую среду проводилась ярмарка, а прямо по диагонали, на углу площади, был один из пабов. Он назывался "Лосось", так как раньше рядом с ним находился рыбный магазин, но когда магазин закрылся, никто и не подумал переименовать паб. На другой стороне площади было что-то вроде староанглийской версии магазинчика Севен-Элевен, который по какой-то причине был также почтовым отделением и аптекой, а в те дни, когда торговля не шла, на улице перед ним продавались газеты.
Мы зашли внутрь, и на деньги, которые тетя Пенн оставила нам на неделю, купили столько бутылок воды и разных консервов, сколько могли донести до дома. Это было куда интереснее,
