Я попыталась учиться у нее, но не слишком явно потому, что надеялась увидеть в ее внешности и поведении сходство с мамой, с которой у меня не было шанса встретиться. Она много спрашивала меня о моей жизни и слушала очень внимательно ответы, словно пытаясь составить мнение обо мне, а не как большинство взрослых: делают вид, что слушают, а на самом деле думают о чем-то другом.
Она спросила, как поживал отец, она не видела его много лет, и я сказала, что все было хорошо, кроме его вкуса на подружек, он был просто ужасен. Но папа наверняка чувствовал себя намного лучше сейчас, учитывая, что я не ходила вокруг и не напоминала ему об этом день и ночь.
Тетя Пенн смешно улыбнулась, как будто пытаясь удержаться от смеха или, может, плача, и, посмотрев в ее глаза, я увидела в них понимание.
Было изрядное количество споров и разговоров за ланчем, кроме разговора со мной: она не слишком была увлечена им, но слушала, и в общем можно было почувствовать, что она была немного рассеянной, я предполагаю, это из-за ее работы.
Чуть позже, пока все разговаривали, она положила свою руку на мою и тихо шепнула, что ей хотелось бы, чтобы моя мама была здесь и видела, каким пылким человеком я стала. Пылким? Довольно странное слово, я задумалась, означало ли оно «испорченным». Но опять же, она не выглядела как кто-то, пытающийся найти еще один способ задеть меня, в отличие от некоторых знакомых мне людей.
Еще несколько секунд она смотрела на меня, подняла руку и убрала волосы с моего лица, отчего я почувствовала себя невероятно грустно, и потом сказала сожалеющее-печальным голосом, что даст лекции в Осло в конце недели о Неизбежной Угрозе Войны, и извиню ли я ее? Она собиралась уехать на несколько дней в Осло, и дети позаботились бы обо мне. Я подумала:
— Опять эта война, внезапная, как фальшивая монетка.
Я провела не очень много времени, думая о войне потому, что мне наскучила болтовня в течение последний пяти лет о том, Будет Ли Она или Не Будет, и мне случилось узнать, что в любом случае мы ничего не могли с этим поделать, тем более пустыми разговорами.
Время от времени я ловила на себе отстраненные взгляды Эдмунда и отвечала ему тем же взглядом, ожидая его реакции. Но он просто улыбался и в этот момент со своими полуприкрытыми глазами больше всего был похож на Верного Пса, чем когда-либо. Если бы вдруг выяснилось, что этому ребенку 35 лет, я бы не удивилась.
Собственно, это все, что произошло со мной в мой первый здравый день в Англии. Я бы оценила жизнь со своими кузенами больше, чем просто хорошо. К тому же, все это было намного лучше, чем жизнь дома на Восемьдесят Шестой улице.
Поздно ночью я услышала телефонный звонок, раздавшийся где-то в доме. Я подумала, не звонит ли мне мой папа, чтобы сказать:
— Привет, я совершил ошибку, отправив мою единственную дочь в другую страну из-за капризов одной гарпии-интриганки.
Но я была настолько сонной, что мне едва бы хватило воли встать с постели и поискать в темноте замочную скважину, чтобы подслушать. Как видите, воздух этой закоренелой страны идет мне только на пользу.
Глава 5
На следующий день рано утром я, как обычно, спала и во сне витала в своем подсознании, населенном темными сущностями. Вдруг я услышала голос Эдмунда у себя над ухом:
— Вставай, Дейзи! — и увидела его лицо, склонившееся надо мной. В руке у него дымилась сигарета, а на ногах было что-то вроде турецких туфель. — Собирайся, мы идем на рыбалку, — сказал он.
Я почему-то не сказала, что ненавижу рыбалку и рыбу тоже, раз уж он упомянул о ней, а вместо этого вытащила себя из-под одеяла, натянула одежду, даже не умывшись, и вот уже Эдмунд, Айзек, Пайпер и я сидели в джипе и неслись, подпрыгивая на ухабах, по старой разбитой дороге; солнце ярко светило в окошки и мне было очень хорошо жить, даже если несколько рыб должны были из-за этого умереть.
Эдмунд был за рулем, а мы все стиснулись на переднем сиденье, не пристегнувшись, потому что пристегиваться было нечем. Пайпер напевала песню с забавным рваным мотивом, которую я раньше не слышала, и ее голосок был ангельски чистым.
Мы подъехали к реке, остановились и вышли из машины. Айзек вытащил все снасти, а Эдмунд достал завтрак и одеяло. Хотя день не был очень теплым, я сделала себе гнездышко среди высокой травы, примяв ее и постелив одеяло. Я лежала очень тихо и грелась на солнце, которое, поднимаясь выше, все больше согревало. Слышала я только звук голоса Эдмунда, ведшего неторопливую плавную беседу с рыбами, Пайпер, напевающую свою причудливую песню, и редкий всплеск речной волны или крик какой-нибудь птицы, вспорхнувшей недалеко от нас.
Я почти ни о чем не думала, кроме этой птицы, и вдруг Эдмунд оказался рядом со мной и прошептал мне на ухо:
— Жаворонок.
Я только кивнула, зная, что бесполезно спрашивать, откуда он знает ответы на вопросы, которые даже и не зародились. Затем он протянул мне чашку горячего чая из термоса и снова исчез, вернувшись к удочкам.
Ни у кого не было улова, кроме Пайпер, которая поймала одну форель и кинула ее обратно в реку.
