Две пропали без вести.
Я пересчитываю в третий раз, просто чтобы быть уверенным.
Я втягиваю воздух, мое разочарование растет.
Если она Омега…
Если она Омега, нам нужно убираться отсюда к чертовой матери сейчас же. Поскольку у нее пропал чип, они придумают, что с ней делать. Возможно, отдать ее одинокому трахальщику, который потерял свою пару.
Я кладу таблетки во флакон и врываюсь обратно в ее комнату. Она лежит на спине, уставившись в потолок, но быстро садится, когда я вхожу. Ее лицо заплаканное и красное, глаза опухшие. Она смотрит на бутылку в моей руке, но никак не реагирует.
— Не хватает две, Ария, — говорю я, и она кивает, как будто ожидала этого.
— Верно. Моя кузина была в гостях, приняла свои дозы и забыла взять с собой флакон. Вот почему я собиралась отправить его по почте. — Ее голос усталый и тихий, едва слышен как шепот.
— Тебе будет легче, если ты просто скажешь мне, кого ты прячешь, — говорю я, и ее тусклые глаза возвращаются к моим.
— Никого, — шепчет она.
Но в ее тоне слышна печаль, безнадежность, которая портит выражение ее лица.
Я сижу в кресле и свирепо смотрю на нее. Она смотрит в пол, по ее щеке катится слеза.
— Мы можем защитить тебя, — настаиваю я, и она, нахмурившись, смотрит на меня в ответ. — Если ты в опасности или тебя вынудили сделать это, мы можем предложить тебе защиту.
Это правда, но ее глаза сузились от отвращения.
— Защитить меня, — повторяет она и одаривает меня улыбкой, которая не касается ее глаз. Она начинает смеяться, смешок переходит в полный истерический звук. — Ты не можешь защитить меня. Ты не смог защитить ее. Ты не сможешь защитить никого.
Я роняю пузырек с супрессантами. Он со звоном падает на пол, белые таблетки высыпаются и раскатываются во все стороны.
Но она продолжает свирепо смотреть, в ее глазах злоба, и что-то первобытное поднимается во мне.
Она знает.
— Что, черт возьми, ты мне только что сказала? — Я рычу, и она съеживается на кровати. Я подкрадываюсь к ней, моя ярость берет верх. — Кого я не смог защитить, Ария?
Но она смотрит на меня так, словно я сошел с ума. Она качает головой и пытается вывернуться, но мои руки мгновенно обхватывают ее.
— ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ? — Я рычу ей в лицо, и она визжит. Я отталкиваю ее, и ее голова с глухим стуком ударяется о стену, оглушая ее. Она пытается отползти, но я стаскиваю ее с кровати и прижимаю к стене.
— Остановись! — кричит она, упираясь руками мне в грудь.
Но я душу ее. Мой контроль исчез. Ее запах снова дразнит меня, сильнее, чем раньше, но я не могу понять почему. Одна рука обхватывает ее за горло, в то время как другая давит на плечо, прижимая ее к стене.
Она имела к этому какое-то отношение.
— Ты пришла сюда, чтобы дразнить меня? — Я шиплю, и она пытается заговорить, ее голос срывается. — Ты знаешь, что с ней случилось?
Ее красивое лицо искажено, кожа розовеет, когда она борется. Она произносит слова, которые я не могу понять, и ее медовые глаза расширены от страха.
— Произнеси ее имя, — шиплю я, сжимая руку сильнее. — Кого я не смог защитить?
Это безумие, настаивает часть меня. Прекрати это. Она умрет.
Я отпускаю ее горло ровно настолько, чтобы она смогла прохрипеть имя.
— Клара, — хрипит она. — Ты не смог защитить Клару.
Это возвращает меня к реальности.
Это была не она.
Я отпускаю ее, и она падает на пол, шлепая руками и коленями по бетону. Она тяжело дышит, хрипит и кашляет, когда я медленно отступаю от нее.
Она перекатывается на бок, хватаясь за горло и втягивая воздух.
Я выхожу из комнаты, звук ее кашля эхом разносится по конспиративной квартире.
ГЛАВА 11
АРИЯ
Не хватает воздуха.
— Клара. Ты не смог защитить Клару.
Впервые за год я произношу ее имя. И как только я это делаю, он роняет меня, и я больно ударяюсь об пол.
Мое горло горит, а голова пульсирует, когда я пытаюсь дышать. Я втягиваю воздух с хрипом и удушьем.
Он монстр.
Я смотрю, как он медленно уходит, не удостоив меня вторым взглядом, когда закрывает за собой дверь.
Я, пошатываясь, возвращаюсь к кровати, хватаясь за горло, слезы текут по моим щекам.
Раньше я думала, что презираю Коллекционеров.
Но все же ощутить их жестокость на себе — это совсем другое дело, и я боюсь, что не переживу этого.
Но я должна… я должна остаться в живых ради Клары, и это то, на чем я сосредоточусь.
Однако его запах все еще витает в комнате, и это создает вокруг меня ложное чувство безопасности. Я чувствую его запах у себя на горле, гостеприимный, восхитительный аромат затуманивает мои мысли.
Я задыхаюсь, когда меня пронзает судорога, давление настолько сильное, что я сгибаюсь пополам на кровати, хватаясь за живот. Мое нутро сжимается, и я закусываю губу, чтобы не закричать.
— Что? — Я задыхаюсь, когда боль усиливается.
Из меня вытекает струя жидкости, пачкая штаны. Сначала я думаю, что это кровь, но наступает ужасная реальность.
Я мысленно считаю дни с момента приема последней дозы подавляющего препарата.
Их было по меньшей мере два.
Но не может быть, чтобы что-то произошло так быстро…
— Нет, нет, нет, — стону я, сворачиваясь в клубок поверх одеяла.
Этого не может быть на самом деле.
Моя первая течка не может произойти здесь, в клетке с безжалостным Альфой.
Это не должно произойти так быстро, но появляются явные признаки.
И он узнает.
Он поймет, кто я, и я буду вынуждена рассказать ему, кто я на самом деле.
Слезы наворачиваются на глаза, в голове пульсирует боль, за которой следует резь в нижней части живота.
Я вздрагиваю от боли и умудряюсь доковылять до маленькой ванной, возясь с ручками жалкого душа.
Я грязная, вся в собственных выделениях. Надеюсь, горячий душ поможет облегчить боль и смыть грязь.
Но страх закрадывается в мой разум, пересиливая любые спазмы, и я начинаю плакать под тонкой струйкой чуть теплой воды.
Я плачу за себя и Клару.
Я выпускаю из себя рыдания, эмоции, накопленные за год, выплескиваются из моего тела.
Я мою себя как могу, вздрагивая, когда наклоняюсь, чтобы вымыть между ног. Мои пальцы случайно задевают клитор, и я почти вскрикиваю, когда чувствую чувствительность.
Мои соски такие твердые, что причиняют боль. Я задерживаю дыхание, когда прикасаюсь к одному, нежно провожу кончиками пальцев по груди.
Это происходит на самом деле.
У меня начинается течка.
Мое тело — это смесь стыда и возбуждения, ужаса и потребности.
Это только вопрос времени, когда боль поглотит меня и я превращусь всего лишь в отчаявшуюся Омегу.
Как я могу скрыть это от него?
Истерия угрожает выплеснуться на поверхность, но я подавляю ее и изо всех сил пытаюсь обрести момент ясности.
Я переживу это.
И, прежде всего, я найду свою сестру.
Я мою себя столько, сколько могу, не причиняя дискомфорта. Я заворачиваюсь в полотенце, которое нахожу под раковиной, затем ковыляю обратно к разлитой бутылке и глотаю успокоительное, таблетка болезненно проталкивается в мое пересохшее горло. Я заползаю обратно на кровать и натягиваю на голову потертое одеяло.
К счастью, я не чувствую его запаха так сильно, как раньше. За дверью тишина, и я молюсь, чтобы он оставил меня в покое хотя бы еще на несколько часов.
Я закрываю глаза, желая, чтобы спазмы в паху прекратились. Но они становятся все интенсивнее, и по мере того, как проходят минуты, я ловлю себя на том, что кусаю одеяло и стону от боли.
Моя голова липкая, тело покрыто потом, когда я кряхчу от каждой судороги и волны жидкости, пульсирующей во мне. Матрас намокший, и я издаю вопль агонии, новые слезы текут по моим щекам.
Подавляющее средство появилось слишком поздно.
Его запах возвращается, окутывая мое тело сладкой лаской, и мое тело отвечает.
