И следовательно, присутствия на балу не избежать, что совершенно Виттара не радовало.
Жаль, что Тору нельзя взять с собой. Ей бы понравилась…
Его найденыш опять играл, и на сей раз не стал прерываться. Музыка тоже осталась прежней, мягкой и убаюкивающей.
Стянув перчатки, Виттар развязал галстук, отправил сюртук в угол, а сам устроился на ковре. Он положил голову ей на колени и, когда Тора прекратила играть, обнял ее ладошку.
— Устали?
Ее пальца пробежались по волосам.
— Как собака, — честно ответил Виттар.
Надо заказать ее портрет, чтобы потом, когда она покинет этот дом, хоть что-то осталось.
Но Виттар смутно подозревал: портрета будет недостаточно.
Она давно не приходила, но было бы наивным считать, что Оден вовсе избавился от внимания Королевы. Правда, на сей раз обошлось без ямы и пыточной.
— Настроение не то, — меланхолично заметила Королева. — Зло тоже нуждается в отдыхе. Садись.
Оден огляделся.
Зеленый луг, расшитый травами, и мутноватое небо. Солнце просвечивает сквозь туман, словно бельмо на гигантском глазу, и его зыбкий свет меняет Королеву.
Она сидит на краю платка, из тех, черных, разрисованных алыми маками или же розами, что так милы крестьянским девкам. И Ее Величество ныне сменили облик. Ей к лицу простая белая блуза, и саржевая юбка, грубая, подчеркивающая девичью хрупкость Королевы. Вместо драгоценных камней на шее висят стеклянные бусы. И косы уложены короной, и цветные ленты, что спускаются по плечам — чем не лоза перевоплощенная.
— А у тебя приземленные вкусы, если такое нравится, — заметила Королева и повторила: — Садись, не испытывай терпение.
Оден присел на край платка. Бросил взгляд на руки, убеждаясь, что свободен. И Королева небрежно бросила:
— Мир Грез переменчив.
И не надо гадать, в чьей власти совершить перемену.
— Правда, маленькие девочки очаровательно наивны? И так похожи… все верят в любовь. И в то, что если уж суждено влюбиться, то это навсегда?
— Не трогай ее, пожалуйста.
— Почему? — она потянула за ленту, и косы упали на плечи, темные, тяжелые, Оден помнил, что на ощупь они похожи на змей.
— Это лишь твое больное воображение, дорогой, — заметила Королева. — Ты меня несколько… демонизируешь.
— Причины есть.
— Неужели?
Странный разговор и странный мир. И Оден не удивляется, когда в подставленный королевой кувшин льются небесные туманы, чтобы превратиться в молоко.
— Скажи, зачем ты пришел на Перевал? Точнее не ты, вы… — она разлила молоко по глиняным кубкам. — Будешь?
Отказываться было бы неблагоразумно.
Да и пожелай она отравить Одена, не важно, во сне ли, наяву ли, давно бы сделала.
— Именно, — согласилась Королева, передавая некрасивую, кривовато обожженную посудину. Оден постарался взять так, чтобы не прикоснуться к белым пальцам Мэб. — Десять лет тому граница проходила по ту сторону гор… двадцать — за рекой… тридцать… да и мне ли рассказывать, ты же не глуп, ты сам все понимаешь.
Война началась давно, тихая, подспудная, состоящая из пограничных стычек, которые чаще всего заканчивались поражением альвов. И постепенно, год за годом, граница подползала к горам. А потом и Перевал, узкая расщелина в каменной плоти скал, соединяющая обе стороны мира, перешел под власть Стального Короля.
— Тебе поручили Гримхольд. Тебе, Оден, второму по силе после Короля, и крохотнуюю приграничную крепостицу?
— Мне нужен был отдых.
— И как отдохнулось? — лукавая улыбка и по-прежнему мертвые глаза. — Отдыхают дома, Оден. Ты же хотел вернуться… но тебя попросили. Всего-то год… или полтора… больше никаких войн, раз уж ты устал от схваток. Просто навести порядок. И молодняк поучить.
— Что в этом плохого?
— Ничего, — согласилась Королева. — Признай, вы ведь готовились нанести удар.
— Если и так, то я был не в курсе. В Гримхольде только гарнизон и стоял.
Из тех самых мальчишек, которых Оден учил. И должен был сберечь, но вместо этого заставил держаться, пока пробивалась к поверхности лютая дикая жила.
— Конечно, только гарнизон, — Королева склонилась над плошкой. Молоко она лакала. Мелькал длинный язык, и белые капли оседали на алых губах королевы. — Пока только гарнизон… но вы тянули жилу. И Стальной Король лично явился ее закрепить. Сколько лет ей нужно, чтобы набрать силу? А там и отростки пустить под горами… за горы… я лишь ударила первой.
И проиграла.
— У нас был шанс. Пей.
Молоко не имеет вкуса, наверное, Оден просто забыл, каким оно должно быть.
— Если бы у нас получилось пройти Перевал, мы бы победили. Ты дал Королю время, а мой венценосный брат был достаточно умен, чтобы воспользоваться и временем, и предлогом. Перевал открыли с вашей стороны… спустя месяц. Всего-то месяц, Оден. Хочешь сказать, он не готовился к войне?
— Я не могу обсуждать действия моего короля.
Даже в безумном сне. И Королева Мэб фыркает, отчего молоко разлетается клочками тумана.
— В этом ты весь, верный пес, готовый служить всегда и во всем… тебе и награды не нужно. С тебя хватит осознания, что ты исполняешь свой долг. Меня это в вас всегда поражало. Но не волнуйся, он тебя наградит. Объявит героем. Вручит медаль… или даже две… пожертвует земли за Перевалом, там на многих хватит. И закроет глаза на твою маленькую слабость, противоестественную по мнению многих. Что хмуришься? Это ведь ты сказал, не я, я лишь повторяю.
От молока мутит. И не молоко это вовсе — яд, пусть и не смертельный.
Нельзя глотать отравленные туманы.
— Это не яд, Оден. Это совесть, — Королева выливает последние капли в ладонь, позволяя катиться по синей ниточке вены. — Ты ведь сам все прекрасно понимаешь. Ей позволят существовать… где-нибудь на краю твоей замечательной жизни, так, чтобы твой героический образ не портила.
— Я не позволю ее обидеть.
— Неужели? Ну да… ты постараешься ее приручить. И у тебя получится, мы оба это знаем. Создашь сказку для двоих… будешь поддерживать, пока не надоест. А когда надоест, Оден? Что с нею тогда станется? Для нее ведь все всерьез будет. Она не умеет отличать иллюзии от реальности.
Совесть ли, молоко ли, но тугой вязкий ком подступил к горлу.
— Зачем ты это говоришь?
— Хочу, чтобы ты задумался.
И отступил. Королева не стала разубеждать, но вытащила ленту из волос и подарила ветру. Тот подхватил, атласную, легкую, змеей скользящую над травяными покровам.
— Помнишь сказку о живой и мертвой воде? Вся вода рождается живой, но в мертвой больше силы.
