получится. Думала, схожу во Флодолию, пока ты к новой жизни привыкаешь, и вернусь. Но почти до снега задержаться пришлось. Прихожу, а там от избушки моей рожки да ножки остались. Хорошо Ильгана встретила, он мне и рассказал, что тут у вас приключилось. Да приютил, раз уж мою избушку мальчишка развалил.
– Он не нарочно, бабка Ага, – вступилась я за Петьку, – он испугался очень.
– Да, знаю, – махнула бабка, – было и было. Все равно я туда не вернусь больше. И ты уж Лола деревенским-то не говори, что меня видела. Расспрашивать будут, вопросы лишние задавать. А не люблю я этого.
– Хорошо, – согласилась я, – все равно мне там не с кем разговаривать. Не прижилась я в деревне, теперь по весне уезжать думаем.
Я рассказывала бабке Аге про свою жизнь в деревне, а она внимательно слушала и кивала, иногда задавая вопросы. Впервые за все время нашелся человек, которому я могла рассказать все, поделиться своими мыслями, не боясь, что меня не так поймут или осудят. Ведь именно благодаря бабке Аге я жива. И Петька. Если бы она не поверила в меня, не испугалась того, что я безмирник, то меня бы убили прямо там, в ее маленькой избушке. А она даже заговорила мои сережки… как будто бы знала, что мой мальчик придет в этот мир.
– Бабка Ага, а как ты узнала, что сережки пригодятся для Петьки? – спросила я.
– Да, откуда ж я знала, – рассмеялась бабка Ага, – я только надеялась, что ты не бросишь в беде какого-нибудь бедолагу, который придет после тебя. Ты же была первая, а значит самая слабая. Но я верила, что мы с тобой вместе спасем еще не одну жизнь… Но, – бабка вздохнула, – вышло, как вышло… Но я ведь по делу вернулась, – улыбнулась бабка, – услышала о способностях твоих и о надеждах наставников. Вот и пришла помочь тебе выучиться способностями своими управлять.
– А ты разве умеешь? Даже у гоблина не вышло. Его магия и моя магия по-разному работают. Хотя и близки очень.
– Немного, – рассмеялась бабка и подмигнула, – был у меня знакомый маг, у которого чуточку такой же магии было. Мы много времени вместе провели, видела я, как он своими способностями управлять учился. И тебе помогу. Что знаю, расскажу.
И с этого момента началась моя учеба. Или скорее муштра. Бабка Ага неожиданно оказалась требовательной и жесткой наставницей.
Сначала она учила меня отрешаться от всех чувств. Чем-то это было похоже на медитацию, но только делать я это должна была не в определенной позе, расслабившись и закрыв глаза, а в любой момент разговора или занятия. Бабка Ага щелкала пальцами, а я пыталась ничего не чувствовать. Это было сложно. Еще и потому, что эти моменты сами вызывали во мне сильные эмоции: панику и страх, что у меня ничего не получится.
– Лола, – говорила бабка Ага, – ты никогда не сможешь управлять чужими чувствами, если не в состоянии справится со своими. Только отрешившись от эмоций ты сможешь с ними разобраться и понять, что именно ты чувствуешь. И что передаешь людям вокруг себя.
– Но я не хочу никем управлять, бабка Ага, – вздыхала я, – мне бы научиться не делать этого. Не внушать людям ничего. Пусть они чувствуют то, что чувствуют сами по себе. Без моего вмешательства.
– Это уже, дочка, как ты сама потом захочешь, – улыбалась бабка, – если научишься внушать, значит научишься и не делать этого.
Это было логично. И я старалась. Теперь пришлось забыть о тихих посиделках в гоблинской кухне, о рукоделии и неспешных беседах.
Бабка Ага учила меня не только моей магии, но и травам. Она заставляла меня различать их в отварах и определять по вкусу состав и пропорции, говорила что, если я начну чувствовать травы, то лечит у меня получится легко и просто. Они сами подскажут, какая из них сможет справится с болезнью. Это чутье похоже на то, что есть у животных, которые находят нужную травку, следуя интуиции.
И если моя собственная магия вызывала у меня неприязнь, то травы я изучала с огромным удовольствием. Мне еще в прошлой жизни нравилось разбирать травы, я их много собирала, хотя, конечно, мои знание не шли ни в какое сравнение с бабкиными. Она знала каждую существующую былинку не только по виду, но и по вкусу. И могла определить ее в отваре, если я добавляла ее в гомеопатических пропорциях. Это было удивительно и ужасно интересно.
Как бабка Ага и просила, я молчала о ее возвращении. Не рассказала даже деду и Петьке, хотя обычно от них у меня не было никаких секретов.
Глава 37
Когда установились морозы, мы, наконец-то, смогли нанять людей, которые зарубят-заколят нам всю лишнюю птицу и животных. Звать помощь пришлось с Большой речки, к своим деревенским даже подходить не хотелось.
На мясо отправились: один поросенок, семнадцать уток и почти три десятка кроликов из четырех первых пометов.
Мужики сначала по-быстрому расправились с утками, и кроликами, а потом взялись за свинку. А я смотрела на гору тушек и ужасалась. Ну, куда нам столько?
С кроликами я долго не возилась. Одного порубила на кусочки и поставила в печь томиться, переложив пряными травками. Остальных подвесила в холодном чулане, продев бечевку в разрез на ноге.
С утками было сложнее. Каждую нужно было ошпарить, ощипать, выпотрошить. Дед пришел мне на помощь, взяв на себя самую сложную часть – потрошение. А я щипала мокрые, горячие перья и пух и радовалась, что уточки получились жирненькие, а перо потом можно пустить на подушки. Или на перину… когда-нибудь. Старая дедова-то уже совсем истончилась.
Первая очищенная утка, натертая солью со специями и обложенная пасленами, тоже отправилась в печь. Мужиков, которые резали скотину, принято было кормить от пуза, и я не хотела ударить в грязь лицом.
Остальных уток мы отправляли в чулан к кроликам, подвешивая за бечевку, стянутую на лапе.
Петька тоже не бездельничал, он помогал мужикам со свинкой. Таскал и кипятил воду во дворе на летнем очаге. Воды нужно было много, чтобы щетина хорошо отходила ее
