и к лучшему, что мы в областной клинике, хватаясь за разговоры и звуки приборов, можно не сойти с ума.
Ждем, что кто-то выйдет, но все остаются там. Просто сдают нервы, все пытаются собраться с силами и мыслями. Значит, случаи тяжелые. Нам остается только верить в квалификации специалистов.
— Кирилл Петрович, давление стремительно падает.
Молодой мужчина говорит так, что меня самого начинает потряхивать. Не смотрю на остальных, им явно нелегче, а значит можно впасть в еще большее состояние депрессии и отчаяния.
— Слышу. Там, похоже, осколок остался. Кровит артерия. Срочно…
Нет, Луна, сжалься. Не забирай ее у меня! Не смей, слышишь меня?! Не смей отнимать ее.
— Ребенок не дышит, — голос молоденькой медсестрички звучит эхом, но почему-то сознание цепляется и за него.
— Неонатологу, быстро. Она ждет. Отдавай, у роженицы кровотечение. Немедленно помогай.
— Кирилл Петрович, — голос звучит с отчаянием, и снова забивает очередной гвоздь в крышку гроба.
— Вижу, держи ее. Я почти достал, его надо достать. Следи за приборами.
Врач почти срывается на подчиненного, а во мне все вытягивается по струнке. Нет, прошу. Удержите. Не отпускайте.
— Твою. Сушите, что стоите? Я не вижу ни черта.
— Да что ты трусишься, чему вас только учат в институтах. Кто мне на смену придет? Хотя бы смотри, как с кровотечением работать.
— Да что б тебя, еще скальпель, он глубже зашел.
— Давление на грани.
— Ольга Викторовна, она сейчас не выдержит.
— Молчи, не смей такого говорить.
Фразы летели вперемешку ото всех врачей, голоса слились в один.
— Кирилл Петрович.
— Ольга Викторовна.
И протяжное пииииии.
— Дефибриллятор. Всем отойти.
Нет. Нет! Нет!!! Живи, живи, родная, не смей умирать.
— Разряд.
— Нет.
— Еще.
— Еще.
Руки затряслись от отчаяния. Что я могу сделать? Скажите мне, что? Я готов волосы на голове рвать от боли, которая сейчас разрывает сердце. Вот теперь я чувствую, что ее нет. Словно из груди что-то вырвали и там кровоточит. Нет. Верните воздух, дышать не могу, все обжигает. Девочка моя, вернись ко мне.
— Время смерти, девятнадцать пятьдесят три. Мы сделали все, что могли.
— Нет, — срываюсь на крик и пытаюсь залететь в операционную. Он не все сделал. Не все! — Пустите, — не вижу, кто конкретно меня держит, но явно не одни руки, а несколько. — Алька, нет!
— Стой, не смей, — шепчет чей-то голос, но не разобрать чей.
Только протяжное пииии в голове и желание сдохнуть. Больше ничего не держит, больше никто не улыбается, не для кого биться моему сердцу. Рухнул на колени, как подкошенный, и понял, что больше не могу. Не могу так. Мне без нее ничего не нужно. Не хочу.
— Аууууууууу, — голос сам стал волчьим, а вой непроизвольно вырвался из груди.
Прощальный. Таким волк хоронит пару. А моей больше нет.
И только детский протяжный крик проносится эхом с воем.
Хоть кто-то выжил.
Хоть кого-то спасли.
Макс
Свитер начинает душить, хочется разорвать его в клочья, но вместо этого лишь рву края выступившими когтями, немного поранив кожу. Нет. Альки больше нет.
— Все не может так закончится, они обещали, обещали, что все будет хорошо. Главное — не мешать.
Голос Полины проник в сознание каждого из нас. Что она имеет в виду? Кто, и главное, что обещал? Встаю с колен под плач новорожденного младенца, и смотрю на волчицу, как и все остальные, а она уткнулась лицом в грудь супруга и плачет. Хочется встряхнуть ее, чтобы скорее объяснилась, ибо вакуум в голове не дает даже думать во избежание страшных теорий.
— Полин, — поэтому разрезаю тишину, встаю с колен и подхожу к девушке.
Виктор напрягся и сильнее прижал любимую к себе, готовый в любой момент защищать ее. Глупый, я никогда не буду вредить самке, только если от нее исходит непосредственная угроза. И то. А тут всего лишь информация. Мы все хотим услышать ответ. Он жизненно необходим.
— Все нормально, Вить, — утерев слезы, Полинка обернулась. — Баяна сказала, что Луна все сделает сама. Нам нельзя вмешиваться было, потому что мы не допустили бы подобного. Но они обещали, что это нужно для разрешения сложившейся ситуации, и что я не вспомню об этих словах, однако я вспомнила. Сейчас вспомнила. Это нечестно!
Смерть для спасения? Кого она может спасти? От чего? Ничего не понимаю. Но как только по ту сторону послышался глухой удар, звук треснувшей кости, все стало ясно. Потому что следом раздалось долгожданное: пик, пик, пик.
— Продолжаем. Держи ее, упустишь, шкуру спущу.
Следом раздается суровый голос врача, который занимается Алькой. Запустил сердце? Да, прибор не обмануть. Жива. Серый, скажи мне, что она жива, иначе я вышибу стеклянную дверь, чтобы убедиться. Моя девочка цела. Да, с ней все хорошо, в груди все стихает, снова становится легче дышать. Но смерть для чего? К чему столько зла и боли?
И только когда из операционной вышел врач с кулечком в руках, мы все поняли, по протяжному вздоху Бориса. Волк не отпускал ребенка взглядом, пока его не унесли за угол. Видно было, что хочет пойти следом, но стоит. Видимо, не верит.
— Истинная? — с губ срывается вопрос, который не решаются задать остальные.
— Кажется, да. Но как? — и переводит взгляд на Полину.
— Душа, она не может покинуть живого. Только после смерти. Погиб ребенок, погибла Алька. Комок внутри нашей девочки вырвался и пришел к ребенку, чтобы разорвать порочный круг. Теперь не будет метаний. Борис жив, преступник тоже, но ребенок переродился, разрушая привычную цепь событий. Пока не гибли все трое, души не перерождались, а здесь иначе. Поэтому душа жила в волчице, чтобы уберечь хрупкую, человеческую жизнь. Берегите ее, Борис. Счастье часто дается с большим трудом и испытаниями. Вы еще отделались малой кровью и короткими мучениями.
Печально усмехается Паулина, вспомнив какую внутреннюю борьбу им пришлось пережить с Сорозовым. Да. Знатно он и Белозаров потрепали нервы со своими отказами от пар. До сих пор руки чешутся за девчат прописать им пару увесистых пинков. Только кто же позволит? Волчицы потом мне напинают.
— Борис, — Мартин обратился к Волканову, и тот перевел немного растерянный взгляд на Верховного. — Если позволишь, я заберу малышку с собой. В стае недавно погибла
