– Я испугалась, – в голосе Мадалин ни тени страха.
– Или всё же ошиблись с дозировкой? – я изображаю недоверие.
– Нет, – следует твёрдый ответ.
– Умышленно или нет, но, тем не менее, в отношении Кассианы вы допустили страшную, фатальную ошибку… впрочем, мёртвая она причиняла меньше хлопот, нежели при жизни, не правда ли? Вы говорили, она не заслужила такой смерти, однако вы её обрекли и сделали это с гораздо большим пониманием ситуации, чем пытаетесь представить сейчас. А фрайнэ Верена? – Стефан стоит подле меня, достаточно близко, чтобы я могла ощутить, как он напрягся, подобрался при имени третьей жены. – Да, не вы решили её судьбу, не вы подписали ей смертный приговор и дали яд. В конце концов, если бы и тут что-то пошло не так, если бы она передумала, или выжила бы, или нашла кого-то другого, с кем поделилась бы своею бедой, то вас и злосчастный пузырёк должно было связывать как можно меньше нитей. Но кто-то же говорил с нею об этом, кто-то подвёл её к этой мысли. А кто бы это мог быть, кроме вас? Не кузен же Соррен проводил с молодой, робкой фрайнэ беседы на тему столь… необычную, если не сказать богопротивную. Если Верена даже на собственного супруга глаза не осмеливалась поднять, то с посторонним мужчиной и вовсе без нужды не заговорила бы и прислушиваться к нему не стала бы. Другое дело женщина, находящаяся при ней почти постоянно, старше её, опытнее, знающая лучше, что почём. И уж точно эта женщина должна суметь рассказать всё так, чтобы у впечатлительной доверчивой собеседницы и мысли не возникло, что её подталкивают к чему-то незаконному, идущему вразрез с волей её и богов. Едва ли кто-то ещё в её свите, среди стайки её ровесниц, а то и моложе, столь искусно владел своею речью. Вы плакали и молили фрайна Рейни о личной встрече с Его императорским величеством, потому что полагаете, будто слабая несчастная женщина скорее произведёт нужное впечатление на мужчину. Со мною вы то и дело упоминали мою дочь, вы не лили при мне слёзы – я всё равно им не поверила бы, – но открыто загоняли меня в угол, напирали на то, что из вас и ваших кузенов вы меньшее зло. Так отчего бы вам, разумеется, исключительно на пользу дела, не побыть ласковой, понимающей и сочувствующей с Вереной? Вам ведь не впервой помыкать и манипулировать жёнами Его императорского величества, разница лишь в силе давления и используемых словах. И ещё кое-что, фрайнэ Жиллес. Когда я очнулась после попытки отправить меня в объятия Айгина Благодатного, моя подруга заметила, что мы будто в Таирии какой находимся, где всякую трудность посредством ядов разрешают. Известно ли вам, что в изготовлении ядов Таирия, страна астрологов, алхимиков и отравителей, достигла неслыханных высот? Таирия далека от Франской империи, но некоторые таирские яды можно раздобыть и в этой части континента. Многие из них здесь известны разве что редким знатокам и невозможно определить, что человек пал жертвой той или иной таирской отравы.
– Возможно, яды действительно прибыли из Таирии, – парирует Мадалин безразлично. – Меня, знаете ли, никогда не привлекала эта сфера настолько, чтобы интересоваться подробностями. И всегда хватало ума не задавать лишних вопросов тому, кого не следует ни о чём расспрашивать, – она прищуривается, рассматривая меня заново, внимательнее. – Вы так похожи на них, на каждую из трёх… и в то же время совершенно другая. Любопытно, сколько ещё людей заблуждается на ваш счёт? И чем им придётся расплачиваться, когда они поймут, кто скрывается за маской очаровательной добродетельной фрайнэ, невинной сельской простушки?
– Довольно. Уведите её, – приказывает Стефан отрывисто и поворачивает голову к Эветьену, стоявшему куда ближе к государю, чем раньше, и наверняка не пропустившему ни слова из этого разговора. – Фрайн Шевери.
– Да, Ваше императорское величество, – Эветьен кланяется и, не задавая уточняющих вопросов, уходит следом за стражниками, уводящими Мадалин.
– И разыщите фрайна Рейни, – бросает Стефан через плечо.
– Да, Ваше императорское величество.
И фрайн Шевери удаляется.
Глава 27
Впервые за всё время, проведённое во дворце, я ужинаю с Миреллой в детской. С нами только слуги, мои младшие дамы уходят в общую трапезную, а сопровождаемая мужем Шеритта с корабля сразу же удаляется в покои Бромли, где её ожидает лекарь. Я остаюсь с дочерью, пока не наступает час ложиться спать, сама укладываю моё сердечко и ещё какое-то время сижу с нею в её спальне. Затем спускаюсь в свои покои, отсылаю всех, кроме Лии и двух служанок, и с их помощью переодеваюсь и готовлюсь ко сну. Лия признаётся смущённо, что в Вайленсии она успела отвыкнуть от сложных нарядов благородных фрайнэ, лишних слоёв ткани и множества пуговиц, большую часть которых должен расстёгивать кто-то другой. Да и по неловким движениям её, по растерянной суетливости видно, что девушка далека от придворного церемониала, не понимает, что и как нужно делать, какова очерёдность, что подавать и что забирать, а Шеритты рядом нет, чтобы всё разъяснить, указать на ошибки и поправить оплошности. Я вздыхаю, вспоминая времена, когда мне самой не требовалась дополнительная пара рук, чтобы всего-навсего снять повседневное платье и надеть ночную рубашку. Закончив с приготовлениями, я отпускаю девушек и ложусь спать в одиночестве. За последние дни я так привыкла, что Стефан приходит ко мне по ночам, что не прошу никого остаться со мною. Но сегодня визита Стефана я не жду, он занят другими делами и вряд ли по их окончанию пойдёт куда-то ещё, кроме собственной опочивальни. Впрочем, нынче и сон не спешит снизойти на меня, и я долго лежу, глядя на роскошный полог над кроватью, расцвеченный отблесками затухающего огня в камине.
Как только Мадалин уводят, мы со Стефаном идём во дворец, и, когда к нам присоединяются фрайны Рейни, Шевери и Бромли, я рассказываю обо всём, что произошло в монастыре, повторяю в подробностях беседу с Мадалин, дополняю собственными измышлениями. Достопочтенные фрайны выслушивают меня внимательно, уточняют то одну, то другую деталь. Обвинение серьёзно – и моё, и Мадалин, от него Элиасам уже не отмыться, не найти того, на кого можно возложить всю ответственность, сохранив собственное имя незапятнанным. Я знаю, что сегодня же, под покровом сумерек, старшего фрайна Элиаса арестуют, а младшего – назавтра, когда он прибудет в столицу на венчание государя. Знаю, что грядёт тщательная проверка и допрос прислуги дворцовой и состоящей у Элиасов, вызов Морелла Элиаса из рассветной обители и магистра Бенни из закатной, череда бесед с прочими членами ветви старшей и кое-кого из младших. Знаю, что Мадалин будет торговаться, изворачиваться, крутиться почище флюгера в ветреный день, желая выскользнуть невредимой из этой ловушки, – или, по крайней мере, попытается. Что-то она да получит за свои признания, изобличение тёмных тайн и свидетельство против родственников, хотя на возврат состояния, свободу и поместье в Эстилии рассчитывать ей всяко не стоит. Знаю, что как только весть об измене старшей ветви выйдет из тени дворцовых коридоров и комнат на нижних этажах, многие поспешат отвернуться от падшего рода, оборвать связи и уничтожить любой намёк на возможное их соучастие в чём-то сомнительном.
После смутных времён правления Филандера Шестого редко кого казнили публично за измену, мало на кого ложилось тяжкое бремя этого обвинения, но едва ли многие нынче пожелают быть уличёнными в заговорах против первопрестольного древа и правящего императора.
Огонь в камине слабеет, бледнеет, а я то лежу неподвижно, глядя в одну точку, то начинаю вертеться беспокойно с бока на бок. Внезапно слышу характерный, привычный уже щелчок, сопровождающий открытие двери, ведущей на тайную галерею. Приподнимаюсь на локте, смотрю с удивлением на вошедшего Стефана, освещающего себе путь зажжённой свечой.
– Астра, я тебя разбудил? Прости, – он закрывает дверь, проходит к кровати и ставит подсвечник на столик.
– Нет, я не спала. Аэрин Благословенный не пожелал ниспослать мне снов, ни добрых, ни плохих.
