— Бернард сбежал сто лет назад! — воскликнул мужчина. — Ты с ума сошёл? Он же был стар! Я — Юстиниан, твой друг и, между прочим, король, правитель этой страны. И ты хочешь сказать, что какой-то безумной горной ведьме веришь больше, чем мне? Мне говорили, говорили, что этот брак не доведёт до добра, но я, дурак, влюбился, был уверен в том, что смогу всё преодолеть…
То, как на него смотрела Дараэлла, трудно было описать словами. Айрис, случайно перехватившая её взгляд, почувствовала себя не просто неуютно — она с трудом подавила желание провалиться куда-нибудь под землю.
В глазах горной ведьмы полыхало пламя. Прежде синие, сейчас они окрасились во множество ярких, безумных в своём сочетании цветов. Айрис казалось, что радужка Дары отображала высоты гор и огненные вспышки костров, у которых танцевали её сёстры-ведьмы. Или, может, так отражался тот старинный долг, который она обещала вернуть, чтобы обрести свой дар и свободу.
— Ты не влюбился, — проронила Дара с таким равнодушием, что король невольно попятился. — Я знаю, что ты сделал. Ты украл чужое лицо. Вот почему никакая магия не видела в тебе иллюзию. Ты примерил на себя не просто чужое имя. Ты отобрал чужую личину, спрятался за обликом Его Величества.
— Что за глупости! — скривился мужчина. — Я — король, король этой страны! Я… Ну, хорошо. Предположим, я — Бернард, вы ведь все успели уже в это поверить, да? А где тогда настоящий правитель?
Остин молчал. Айрис была не единственной, кто ждал от него хотя бы какой-то попытки вмешаться, заговорить, но кот даже не раскрыл рта. Он сидел на земле и внимательно смотрел на лже-короля, дожидаясь, пока тот первым нарушит тишину. Наверное, Остин мог провести так и несколько часов, и несколько дней, любуясь на всё то, что у меня отобрали.
— Воровать чужую сущность, — наконец-то заговорил он, и Айрис ужаснулась оттого, насколько голос кота был похож на голос короля, — всегда трудно. Без сущности невозможно выжить. Я не знаю, какую магию он применил там, в саду, перетягивая на себя моё лицо, но я лежал, выпитый до дна, и чувствовал себя опустошённым и практически мёртвым. Он не убил меня, нет. Он меня испил, как испивают человека до дна эти мерзкие, тёмные выходцы из старых церквей.
Остин даже встал на задние лапы, и его фигура была куда величественнее, чем у Юстиниана.
— Он испил меня, как испивают людей оживленцы.
— Что за бред несёт этот кот? — усмехнулся Бернард. — Я — мой собственный советник? Я — оживленец? Если он был испит оживленцем, то что делает здесь?
Айрис с трудом вспомнила дедов рассказ об оживленцах. Некромант может создать обыкновенного оживлённого, и тот будет повиноваться его воле во всём. Это разрешённая нынче практика, не несущая в себе ничего настолько страшного. Так вернулась леди Трау, так, собственно говоря, Айрис подняла стебель циклианы и несчастного кабана.
Но существует кое-что куда более страшное, чем обыкновенное ходячие скелеты, лишь изредка хранящие в себе остатки былого духа. Оживленцы — старый эксперимент, из-за которого некромантия и была запрещена. И его жертвами стали обыкновенные люди. Люди, желающие обрести силу и отдавшие за неё собственную жизнь. Кровь в их жилах стоит, они навеки застывают в том возрасте, в котором и были, они выпивают чужие судьбы и проживают их.
— Арним Дален проклял меня, — легко ответил Остин. — А магия восполнила недостающее. Сил в моём теле хватило только на что-то очень маленькое, чтобы понести это проклятие.
— И в чём же оно заключалось? — ядовито уточнил лже-король. — В том, что несчастный глупый кот научился разговаривать?
— Оно было из разряда любовных, — дёрнул ухом кот. — Но оно спасло мне жизнь.
Бернард потянулся было к поясу, чтобы извлечь что-то, но Себастьян остановил его коротким жестом. Было видно, как нехотя повиновался лже-король, явно с трудом подавляя в себе желание воспротивиться и сделать так, как ему одному хочется.
— Значит, и советник Бернард был одной из личин оживленца? Наверное, ты уже привык к его имени, или Юстиниан — тоже неплохое? — ледяным голосом спросил лорд Брайнер. — Я был свято уверен в том, что ваша пора уже прошла. Последнего убили, когда я был ещё неокрепшим в своём даре юнцом.
Лже-король попятился и отрицательно замотал головой, отрицая свою причастность к тем ужасам, о которых говорили Себастьян и Остин, а потом вдруг коротко, зло прошипел:
— Предпоследнего.
Оживленец резко присел, готовясь к прыжку, и рванул вперёд.
— Стража! — его визг совершенно не сочетался с сосредоточенным выражением лица, свойственным больше человеку, пытающемуся прорваться к своей цели, чем испуганному и несчастному мужчине. — Стража, на помощь! Убивают!
Себастьян вскинул руку. Сегодня трость ему была не нужна, ведь мужчина не пытался сдержать бьющую ключом энергию. Дверь, до этого слегка приоткрытая, теперь вспыхнула синевой магии некроманта, и оживленец, врезавшись в неё, с воплем отпрыгнул назад.
Дараэлла раскинула руки в стороны.
— Долг близок к исполнению, — прошептала она. — Магия просыпается.
Кончики её пальцев засияли зелёным, и во все стороны брызнули разноцветные искры. Они собирались в неширокий, около двух метров в диаметре круг, отпечатавшийся прямо на дорогом полу бального зала.
— Что надо делать? — повернулся к ней Себастьян. Оживленец метнулся к окнам, но и они вспыхнули синим. — Он будет атаковать.
— Мне надо время, — прошептала Дараэлла. — Потом он должен ступить в круг. И… — она зажмурилась, словно пытаясь преодолеть что-то, сдерживающее её изнутри, — вспышка энергии. Чем ярче, тем лучше. Я больше… не могу.
Она плотно сжала губы, сдерживая рвущийся на свободу крик, закрыла глаза, запрокинула голову назад, и сияние окутало горную ведьму. Вокруг неё сжимался плотный кокон искр.
Оживленец невольно отгородился от сияния рукой. Он уже понял, от кого исходила основная опасность.
— Дрянь, — прорычал он, больше напоминая сейчас зверя, чем живого человека. — Какая же дрянь! Я тебя пригрел, я собирался на тебе жениться…
Дара запела. Древнее заклинание, состоявшее из набора незнакомых слов, заставило зазвенеть окна, и картины, нарисованные на сводчатом потолке, будто бы в каком-то храме, тоже словно сдвинулись с места. Ожевленец смотрел на Дараэллу, словно голодное животное, не имеющее ни капли разума — с одной только жаждой вкусить её плоть, перегрызть тонкое девичье горло. Но горная ведьма ничего не видела.
Весь мир вокруг Дары превратился в смешанные потоки энергии и света. Синие искры, сдерживающие двери и запечатавшие витражи, тянулись к её раскрытым ладоням и ложились в расширяющийся магический круг. Руны, начертанные магией ведьмы, укладывались в заклинание, и оживленец, кажется, прекрасно понимал, что они значили. Он попятился, отстраняясь от золотой полосы, охватывающей всё большее и большее пространство, присел, словно зверь перед прыжком, и, выпрямившись резко, словно пружина, швырнул в неё заклинанием.
Горная ведьма пошатнулась. Сгусток магии вокруг неё стал только плотнее. Она впитала заклинание так легко, словно оно было сотворено не оживленцем, а светлым магом, дарящим свою силу другому.
— Горные ведьмы, — усмехнулся Себастьян, — не так просты. Ты ничего не сможешь сделать.
— Я? — Бернар обернулся. — Я смогу её выпить.
Он двинулся вдоль золотистого круга рун, неумолимо приближаясь к Дараэлле. Себастьян последовал за ним, словно зеркальное отражение, медленно, но неумолимо. На его ладони загорелся синий пульсар — заготовленное боевое заклинание.
— Так вот зачем ты хотел жениться на горной ведьме? Надеялся, что выпьешь её силу, оживленец?
— Трудно было устоять. Горные ведьмы всегда так неосторожны, когда речь идёт о любви. Странно, как это я выбрал такую недоверчивую… Но мы это скоро исправим, — до Дараэллы ему остался всего шаг. — Ты даже не успеешь ничего мне сделать. Потому что она втянет в тебя свою силу.
В голове Айрис вспыхнули слова деда. Оживленцам нужен прямой контакт. Зачастую им недостаточно просто подержаться за руку, чтобы выпить всё до дна, но прикосновение даёт им возможность сделать несколько глотков силы. Это зачастую необратимая процедура.
