— Почтенные коновалы, а для чего эта хреновина? — паясничала, как могла, в общем.
Когда Симе надоело шокировать медиков, она забралась на стул, скрестила тонкие ножки и поинтересовалась:
— С чего начнем? С зада или… с зада? Вы простите, у меня просто зад со всех сторон.
— Ты что такое? — отмер первый из белых, несмело приближаясь к говорящему седалищу.
— Но-но, — оскорбилось седалище. — Не что, а кто! Ну и кто же я, по-вашему?
Гробовое молчание стало ей ответом. Ладошки звонко шлепнули по щечкам-ягодицам:
— А еще медики, — укоризненно сказала попа с ушами. Стянула шляпу и горестно вздохнула. — А я даже нарядилась для вас.
Идиотизм происходящего прервало шумное падение в обморок одного из белых. После этого старший медик, нервно утерев пот и связался с командиром. Это мы как раз и наблюдали с Русей. Ардэн примчался в мед. блок, и началась вторая часть Марлезонского балета. Тут стоит отметить, что началась эта вторая часть не сразу. Сначала все было чинно и благородно.
Ардэн, суровый, как динамит до взрыва, стремительно вошел в мед. блок и замер, разглядывая ушастое нечто, скромно помахивающее шляпой. Командир очень пытался сдержать ржач. Это для медиков Система была всего лишь безликой системой. Они даже не представляли, что Сима может визуализировать себя, а Дима уже это знал. К тому же про попу с ушами так же успел наслушаться, потому, состроив каменное выражение на своей красивой физиономии, коротко велел:
— Сима, вон отсюда.
— Тайлар командир Ардэн, что вы, как баба беременная? То иди на анализы, то иди вон? — оскорбилось седалище, воинственно натягивая шляпу.
— Сима, я сказал! — рявкнул командир.
— Ладно-ладно, — фыркнула Серафима, слезла со стула, снова сняла шляпу и поплелась к дверям, уныло волоча перо по полу. — Я ему верой и правдой. Кормлю, пою его захребетников, а он только рычит на меня, — бурчало седалище.
Ардэн, не обращая внимания на страдающую Симу, поднял руки и попытался донести до медиков истину.
— Успокойтесь, — сказал он. — Это я отдал ей приказ Системе явиться к вам на обследование. Сима…
— Тайлар командир Ардэн, — вкрадчиво и подозрительно мягко перебил Диму старший медик, — то есть вы хотите сказать, что отправили нам на обследование систему?
— Ну да, — кивнул честный и наивный Дмитрий.
— Систему обеспечения? — уточнил эскулап.
— Да, — снова кивнул Ардэн и пристально посмотрел на белого. — А вы сейчас к чему разговор ведете?
— Ни к чему, тайлар командир, все в порядке, — елейным голос ответил коновал, и его собратья неспешно разошлись по мед. блоку, отсекая Ардэну возможность к выходу. — А присядьте ненадолго, Дмирт.
Дима тревожно огляделся, стал еще суровей и рявкнул:
— Отставить! Сима, анализ моего физического и психологического состояния, — потребовал он.
Серафима, оскобленная в лучших чувствах, вернулась назад.
— Я же говорю, нестабильные желания, как у беременной. Сам не знает, чего ему надо. И еще велел мне в таком виде сюда явиться. Нормальный человек так бы поступил? Никакого уважения. А я для него же верой и правдой!
Медики переглянулись, и мой Дима прочел свой диагноз на их лицах. Кольцо аттарийцев в белых комбинезонах начало сужаться.
— Охренели, мать вашу? — взревел Ардэн.
— Земной вирус прогрессирует, — констатировал тот самый мужик, что пытался меня утащить в регенератор.
— Срочная изоляция и обследование с последующим изучением, — подвел итог старший медик.
Дима сопротивлялся. Он доказывал эскулапам в новообретенных от Руси выражениях, как они не правы. Медики, томимые заботой о командире, ему упорно не верили. Ардэн отбивался, сломал несколько приборов, разбил пару физиономий, но только усугубил свое положение. Была поднята тревога. Военная часть «Гордости Аттарии» рванула на помощь своему командиру. Хаос нарастал. В мед. блок примчался первый помощник, и Сима свалила по-тихому.
— Это конец, — горестно простонала она. — Теперь он меня точно спишет и отдаст черным техникам. — Серафима взглянул на нас с Русей и надулась. — Чего вы ржете?!
Мы ржали? Нет, это была настоящая истерика. Руся прижался задом к стене и трясся всем телом, согнувшись пополам. Я тряслась рядом, уткнувшись лбом ему в плечо. Руся подвывал, я постанывала. Наверное, услышь это кто-нибудь со стороны, мог бы не так понять. Сима сердито мерцала рядом, время от времени запуская в нас разряды. Ее ядовитое жало было нам с Брэном, как слону дробина.
— Бесчувственные сволочи, — возопила Серафима. — Меня же почистят, перезагрузят и фигушки вам, а не фильмы! И вообще никаких радостей, одно сплошное: «Запрос принят». Да хватит уже трястись!
И в нас понесся усиленный разряд.
— Ай! — вскрикнула я.
— Ох! — добавил Руся.
— А-ах!
— Ох!
— Млин!
— Б…!
— Ох!
— Ай!
— Какого хрена тут происходит?! — раздался рев от двери.
— Порву, мля! — прорычал второй голос.
— Вашу ж мамашу, — пискнула я, прячась за Русю.
На пороге стояли Дима и Рома. Помятый, но не побежденный командир «Гордости», осмотрел нас с Русей тяжелым взглядом. Я несмело выглянула из-за Брэна и снова спряталась. Из ноздрей моих мужиков только что пар не шел. Руся мотнул головой и стукнул себя кулаком в грудь.
— Отцы, даже помыслом!.. — с чувством воскликнул он, мотнув головой.
И тут ожила Сима. Пока Брэн рвал на груди комбинезон, а я продолжала прикидываться шлангом, Серафима бросилась в ноги Ардэну:
— Батюшка-государь, не вели казнить, вели слово молвить! — завопила она. — Не по злобе лютой, а токмо желаюче угодить твоему величеству, явилась к коновалам в этом виде непотребном. Я же верой и правдой, живота не жалеюче, служу тебе ужо осьмнадцать годков с половиною. А не отдавай ты меня черным техникам! — добавила негодяйка в голос надрыва. — Ведь снасильничают же девицу ни в чем не повинную, надругаются над Серафимушкой, изничтожат душу чистую, разум скоростной, да саморазвивающийся. Не губи, батюшка, жизнь ты мою невинную! А я ж за тебя матрицу на индейский знак рвать буду! Прости меня, Митя!
Я не удержалась, высунулась из-за Руси и от души похлопала.
— Во чешет, б… — восхитился Брэн.
Сима с достоинством поклонилась. Я подняла взгляд на Ардэна и снова отступила за Русю. Дима мой на глазах покрывался чешуей, и из ноздрей его, кажется, точно теперь валил пар.
— Серафимушка, — елейным голосом протянул он, сдабривая слова злобным шипением, — а идем-ка, душа моя, пообщаемся.
Он вытащил из кармана маленький кристалл:
