Его палата находилась на пятом, последнем, этаже. Водителя на ночь поселили по соседству. В здании был даже грузовой лифт, — в целом всё, что нужно для удобства.
В коридоре нам встретился, по всей видимости, знакомый Дилана: мужчина лет примерно пятидесяти, насколько можно судить; его вели под руки два санитара, сам он передвигался лилипутскими шажками, на нём были надеты очки с линзами в сантиметр толщиной, лицо перекошено, рот непроизвольно открыт. Одет человек был в бесформенную хлопковую пижаму с нелепым принтом в виде кошачьих мордашек.
— Здравствуй, Савватей. — поздоровался Дилан и аккуратно пожал ему руку.
Два санитара, помогавшие мужчине передвигаться, послушно остановились.
— А… — не сразу отреагировал человек в очках. — Ди-лан? — спросил он, растягивая слоги. — Добрый ве-чер. — затем повернул лицо в мою сторону. — И вам добрый ве-чер…
— Здравствуйте. — выдавила я, не будучи уверенной, что этот человек в здравом уме.
— Не делай э-того. — неожиданно сказал Савватей.
— Вы о чём? — не поняла я.
— Что собираешься сде-лать. — ответил человек и поковылял дальше.
Я обратилась к Дилану:
— Что это с ним?
Тот пожал плечами, тоже в недоумении.
— Странный он какой-то… Откуда вы знакомы?
— Это сосед по палате. Он становится совершенно нормальным, когда превращается в волка.
— Как такое возможно? — мои брови от удивления поднялись вверх.
— Это загадка. Савватей — прекрасный собеседник. Мы часто разговаривали, когда я жил здесь.
— Он — не душевнобольной?
— Нет, на этом этаже таких нет.
Мне больше не хотелось обсуждать какого-то там непонятного пациента.
Я осталась на ночь в номере Дилана. Честно сказать, совсем не радостная обстановка. Я оставила ему матерчатый мешочек с засушенной живицей, показала, как делается отвар, и заставила пообещать, что Дилан каждый вечер перед сном будет заваривать его себе в кружку.
— Я думаю, мне лучше вовсе не от травки. — он приподнял мои волосы и поцеловал в шею.
— Ай, щекотно! — съёжилась я.
Он ещё раз прикоснулся своей щетиной к моей коже и прошептал:
— Люблю тебя…
Я повернулась к нему лицом, от его признания кровь по телу забегала с новой силой. Мне казалось, что я изнутри вижу, как в моих глазах горят огни.
Мы без лишних слов начали стягивать друг с друга одежду, переместились на кровать. Я была безумно счастлива ощущать себя любимой. И пусть наша реальность была куда менее приятной, мы оба поспешили о ней забыть.
Дилан, как когда-то давно, был безукоризненно нежен со мной, словно не знал обо мне всех этих пугающих подробностей, словно я — всё ещё та девочка, которую насильно выдали замуж, словно меня берегут и ограждают от неприветливого и опасного мира.
Конечно, фантазии старикашки, испытанные на мне, не могли вот так просто забыться. Из опыта сношения с ним я почерпнула для себя столько знаний и умений, что могла бы всерьёз задуматься о карьере порноактрисы.
Но любая моя изобретательность в постели с Диланом могла быть истолкована неверно, мне невыгодно было показывать чудеса любовных телодвижений, иначе снова начнётся ревность и прочие проявления неадекватности. Поэтому пришлось отмахнуться от парочки безумных идей и довериться воле моего постоянного теперь уже любовника.
В одном Дилан был лучше тех, кто имел возможность заниматься со мной сексом: он являлся моей истинной парой, мы были рождены друг для друга, мы чувствовали друг друга, и это компенсировало некоторую неуклюжесть Дилана в плане интима. Как бы там ни было, но меня довели до пика удовольствия, я даже не пыталась сдерживать собственные возгласы, и было всё равно, что в соседних номерах нас слышат.
После занятия любовью мы оба спустились с небес на землю, в животе заурчало от голода.
— Пошли поедим? — предложила я.
— Да, не помешало бы. — согласился Дилан и первый поднялся с постели.
На ужин мы опоздали, приехали слишком поздно, а с собой у нас тоже не было взято никакой еды. Полный голяк.
— Здесь есть кафе?
— Нет, конечно, это же клиника. Попробуем попасть в столовую.
Администратор сказала, что столовая давно закрыта, поэтому придётся ждать до утра. Расстроенные и голодные, мы вышли прогуляться по саду, насобирать, может быть, яблок или слив, но, как назло, вокруг не оказалось ни единого плодового дерева, одни кипарисы, сосны и цветущие кустарники.
На улице стоял тёмный, густой и тёплый воздух. Казалось, если упасть, он будет держать, как вода или как мягкая вата.
— Может быть, нас выпустят в город через контрольно-пропускной пункт? — предложила я.
Попытка, конечно, не пытка, но и там нас бесцеремонно отправили обратно: не положено никого выпускать.
— Что за больница такая? Я есть хочу. — ругалась я, затем, сама от себя не ожидая, крикнула во весь голос. — Я хочу есть! — эхо разлилось по округе, отражаясь от многочисленных каменных строений.
Дилана это рассмешило.
Мы сели на скамью, мой взгляд пытался разглядеть в темноте хоть что-то, за что можно зацепиться, может быть, дыра в заборе или запасной выход.
— Нет, это невозможно терпеть! — не унималась я и продолжала высказывать мысли вслух.
— Хочешь устроить бунт? — с улыбкой поинтересовался Дилан.
— О! — подняла я вверх указательный палец, меня, наконец, осенило. — Идём!
— Куда?
— Сейчас увидишь.
Мы шли вдоль высокого массивного забора, возведённого из цемента и булыжников. Я искала место, где будет удобней перелезть через него и где меньше камер слежения. В одном месте из каменного массива торчал крюк какой-то арматуры. Я ловко запрыгнула на забор, с вызовом посмотрела на Дилана:
— Сможешь?
— Ты с ума сошла?
— Просто я очень голодна. — пояснила я. — Так ты со мной?
Разумеется, он не мог допустить, чтобы я шаталась по городу одна. Забраться на каменную глыбу забора ему удалось не с первого раза и с немалым усилием, но всё же он справился.
— Теперь — в кафе. — объявила я.
— Я не взял деньги.
— У меня есть. Дама платит. Знаешь, где тут кафе?
— Думаю, надо идти в город.
Примерно через полчаса пешей ходьбы нам попалась какая-то придорожная забегаловка, ничего особенного, но мы были слишком голодны, чтобы искать другое заведение. В меню были только шашлыки и салаты с гарнирами, мы взяли огромную тарелку мяса на двоих и съели всё дочиста. Стало уже неважно, что это за место, сытость была важнее и ценнее всех остальных чувств.
Настроение Дилана поднялось едва ли не до небес, наше маленькое приключение подействовало на него чудесно оживляющим образом.
«Так я и думала: самый, что ни есть ребёнок» — усмехнулась я про себя, глядя на озорные огоньки в глазах поседевшего и постаревшего Дилана.
На улице стояла просто волшебная ночь: ясное звёздное небо, тёплый ветер. Идеальное время для нас. Обратно в унылую неприветливую обитель возвращаться не хотелось.
Мы петляли по узким улочкам вверх и вниз, срывали с кустов инжир и шелковицу. Внезапно мне в голову пришла идея:
— Пошли купаться?
— М-м-м… — остановился Дилан.
— Что такое? Ты устал?
— Я в порядке. А ты уверена, что хочешь купаться?
— Конечно, уверена, это самая идеальная ночь в году! А ты уверен, что хочешь променять такую ночь на угнетающую атмосферу в стенах клиники?
— Уговорила, — сказал он, в темноте я не видела его лица, но поняла, что он улыбался.
Он покровительственно положил мне на плечи свою руку (хотя, собственно, какое уж там покровительство, дело только в росте, Дилан был выше меня на две головы).
Мы спустились на пляж. Свет фонарей едва доносился до берега, галька уже успела остыть. Ни души, кроме нас.
Я скинула с себя лёгкое шифоновое платье, с разбега прыгнула в воду. Обволакивающая прохлада разлилась по всему моему телу, кроме буйной головы, разумеется. Мне хотелось вобрать и оставить внутри себя каждое мгновение блаженства.
Дилан медлил, ходил вдоль черты берега, по щиколотку в воде.
