Но больше всего за эти две недели душу мне грели моменты, в которые муж общался с сыном. Он буквально сиял, когда нежно касался моего живота. Разговаривал с малышом не только мысленно, но и словами, чтобы слышала я. А Кейдэн активно отвечал, с удовольствием пинаясь пяточкой.
— Кейдэн? — подловил меня как-то муж.
Я давно стала так называть сына, и, кажется, он был этим именем доволен, потому что в ответ дарил лучики тепла, согревающие душу.
Но Грасу не говорила. Боялась, что тот станет возражать, желая придумать имя самостоятельно.
— Да, — кивнула, опустив глаза, и коснулась живота.
Сынок пошевелился, напоминая о своей поддержке.
— Почему так необычно? — вместо укоризны или недовольства в голосе истинного ощутила только интерес и радость.
— Моего погибшего брата звали Кейн, а тебя Райдэн. Соединила и вышло вот так, — пожала плечами, ожидая вердикта.
— Мне нравится, — альфа тогда коснулся моего подбородка, приподнимая лицо, и подарил легкий и безумно нежный поцелуй.
Первый за почти две недели.
Вначале я думала, что мне только кажется, и я надумываю лишнего. Но нет. Теперь уже убедилась точно.
Муж совершенно перестал ко мне прикасаться, словно охладел, чего-то боялся, или ему было неприятно.
Точного ответа я не знала. И с чем это было связано — не понимала.
Оттого вновь стала себя накручивать.
Глава 35
РАЙДЭН
Вот уж не думал, что семейная жизнь окажется безумно сложной штукой, где каждое моё действие станет напоминать шаг по минному полю, которое непременно нужно пересечь, чтобы добраться до сердца избранницы. Доказать ей свою серьезность не болтовней, а поступками.
И нет, это ни желание моей пары, а собственное внутреннее убеждение. Что я лопухнулся в начале знакомства и поэтому должен непременно реабилитироваться теперь.
И что самое веселое, завышенные требования — это не просто моя инициатива, а жесткое требование Серого, который ужом вокруг Серебрянки вьется. А хитропопая малышка с безумно привлекательной серебристой шкуркой и умильной мордочкой забавно его в этом поддерживает.
Мия же вообще никаких требований мне не выказывает, даже не просит ничего для себя. А любую мелочь, знак внимания, простой подарок воспринимает, как драгоценность, и сотню раз благодарит и безмерно радуется.
Стоит же ее о чем-то попросить, она так старается сделать все четко и аккуратно, будто экзамен сдает. И очень боится разочаровать, обидеть или ошибиться, от чего сердце щемит.
Маленькая, стеснительная и безумно ранимая.
Она очень часто напряжена, потому что не дает себе отдыха, старается все моментально схватывать, запоминать и очень нервничает, если что-то выбивает ее из колеи. Особенно, если есть посторонние.
Моя волчица не любит толпы, шума, сюрпризов, неожиданных известий и незваных гостей. Она не асоциальна, просто воспитание дало плоды, и моя пара — жуткая скромница с синдромом отличницы и перфекционистки.
Уверен, мне понадобится ни один год, чтобы доказать ей, что ничего сверхъестественного от нее никто, в том числе я, не ждет и не требует, что любые живые существа имеют право ошибаться, обижаться, отказываться что-то делать, да просто отдыхать и бездействовать, если совсем нет настроя.
И болеть им можно, а иногда даже нужно.
И быть слабой — это не преступление, а возможность позволить своему мужчине побыть подольше рядом, проявить себя, дать побаловать любимую женщину и позаботиться о ее потребностях.
У Мии четкий пунктик на то, что она с изъяном, неидеальная. И, боюсь, что это мои слова, произнесенные в день похорон ее отца, слишком ярко отложились в ее умненькой симпатичной головке.
Каждый раз ругаю себя, вот только исправить прошлое уже не могу.
Но непременно изменю будущее, хотя моя истинная очень упряма, и переубедить ее станет архисложной задачей.
Но ничего, прорвемся.
Она у меня — умница, и я обязательно ей это докажу.
А еще Мия до безумия очаровательна. Я с ума схожу лишь от одного ее дивного аромата, насыщающего каждый уголок нашего дома.
Единственное место, где еще можно держать мысли в узде, а не грезить на яву, это моя спальня. Куда я ее не позвал.
Не потому что не хочу.
Хочу.
Очень хочу.
Безумно.
До умопомрачения.
До сбитых на тренировках костяшек пальцев.
До счесанных клыков.
Но не делаю этого. Запрещаю себе.
Сдерживаю желание и перестраховываюсь, потому что не уверен, что контроль не лопнет в самый неподходящий момент, и я ее не напугаю своим собственническим инстинктом.
Естественно, я бы не набросился в полном понимании этого слова, но зацеловал бы так, что ни одного местечка на теле не осталось обделенным.
Потому что она безумно милая, невозможно сладкая, идеально ладная и магически притягательная.
Вся моя.
Одна-единственная.
От темно-русой макушки до миниатюрных пальчиков ног.
Кошмар!
Кажется, у меня уже навязчивая идея сформировалась: обнимать мою девочку столько, сколько захочу, и так долго, пока не прогонит. Но в мечтах она лишь улыбается и прижимается теснее, требуя не останавливаться.
Оттого и грежу уже наяву, а ночами спать не могу и вновь пропадаю в спортзале, вымещая бушующую в теле энергию на снарядах.
Ведь каждый день, каждый час, каждую минуту, что мы проводим вместе, я словно хожу по канату, натянутому над котлом с кипящим маслом, и стараюсь сдержать инстинкты.
До чесотки хочу прикоснуться к своей истинной, не только к ее округлому животику, где подрастает наш сын, но и к нежному овалу лица, манящим сахарным губам, острым плечикам, прямой спине.
Черт!
Вот уж точно обострение прогрессирует, и навязчивые идеи кружат голову.
Но страх оттолкнуть малышку надежно держит за горло. Нельзя ее пугать. Она и так натерпелась достаточно, чтобы еще приставания одержимого ею мужа выносить.
Знаю одно, первый шаг сам не сделаю, предоставлю выбор жене.
Буду ждать
