Я старалась шить как можно медленнее. Из глаз капали слезы. Я вытирала их куском шелка, который подобрала среди обрезков. Трудно поверить, что когда-то мне ужасно хотелось надеть такое платье. Скоро я его надену. И что дальше?
— Не тяни время, — бросила мне Мальволия.
Я запихнула «носовой платок» в карман пижамных штанов и принялась за подол платья. Стежки на нем я старалась делать совсем крошечными.
— Я кое-что решила, — через некоторое время вдруг сказала Мальволия.
— Что именно? — спросила я, не смея надеяться, что ее решение означает мою свободу.
— Я решила тебя не убивать. Как я неповинна в смерти младенца Джорджа, так и ты не виновата, что твой отец был жестоко несправедлив ко мне. Зачем я буду брать грех на душу, убивая тебя?
— Так значит, я могу идти? — спросила я, от радости едва не выронив иглу. — Спасибо тебе, Мальволия.
— Нет. Так просто я тебя не отпущу. Но я дам тебе шанс на жизнь.
— Шанс?
— Ты почти выполнила условия моего проклятия. Ты проспала триста лет и пробудилась от поцелуя. Но я очень сомневаюсь, что это был первый поцелуй любви. И потом, тот парень не хотел на тебе жениться.
— Но в двадцать первом веке никто не женится в шестнадцать лет.
— Да, конечно, — язвительно усмехнулась ведьма. — Теперь все мечтают быть... рок-звездами. Что ж, тем труднее будет сказать: «А после они жили счастливо». И потому я решила устроить тебе испытание.
— Испытание?
— Я сама дошью платье. Такой швеи-копуши, как ты, я еще не видела.
— Я намеренно тянула время. Кому хочется умирать? — сказала я, но Мальволия только махнула рукой.
— ...и когда платье будет готово, ты его наденешь, а я уколю тебе палец веретеном.
— Опять? — воскликнула я, вовсе не обрадованная таким поворотом событий.
— Да, опять. Ты заснешь. Я окружу холм своими чарами, и на этот раз глупость Флавии мне не помешает. А проснешься ты только в том случае, если тебя поцелует юноша, который и есть твоя настоящая любовь и судьба, который способен пройти множество миль и не побояться мучительных испытаний, дабы тебя найти. Если он это сделает, ты будешь свободна.
— Но... но стражники из замка уже побывали здесь. Ты уверила их, что меня в этой хижине нет. Тогда как же он меня найдет?
— Я же тебе сказала: испытание будет трудным. Если он тебя любит, то не поверит этим охламонам и пойдет сюда снова. Настоящая любовь не сгибается под тяжестью испытаний. Истинная любовь не принимает «нет» в качестве ответа. Если он тебя любит, он обыщет весь свет, и уж конечно все дома в Эфразии, пока тебя не найдет.
— А если он этого не сделает?
— Тогда твой сон продлится вечно.
На зеленый подол платья упало несколько моих слезинок. Я люблю Джека. Люблю по-настоящему. И все-таки я не могу поручиться, что у него хватит настойчивости довести поиски до конца.
— Нечего мочить платье слезами, — сердито бросила мне Мальволия. — Шелк от них портится.
Она забрала у меня платье и принялась шить.
Я тупо сидела и роняла слезы, глядя на дерево за окном. Дул сильный ветер. Я достала кусок шелка, вытерла слезы. И тут у меня появилась мысль.
— Мальволия, — как можно ласковее окликнула я ее.
— Чего тебе?
— Может, пока ты шьешь, я смогу немного погулять вокруг дома?
— И сбежать? — засмеялась старуха. — Нет уж, сиди здесь.
— Но я подумала... — Я теребила шелк, подбирая нужные слова. — Я знаю: ты — могущественная фея. Тебе ничего не стоит окружить пространство невидимой стеной, за которую мне будет не проникнуть. Просто мне захотелось подышать свежим эфразийским воздухом. А то ведь опять погружаться в сон. Быть может, я дышу в последний раз.
— Что, не слишком-то уверена в своем парне? — засмеялась Мальволия.
— В нем-то я уверена. Но ты задала ему очень трудную задачу.
Ведьма задумалась.
— Ладно, иди. Все лучше, чем мельтешить у меня перед глазами. Но знай: если осмелишься ступить хоть шаг за те сосны, там и останешься лежать.
Я кивнула, зная, что каштан находится ближе сосен.
— Спасибо тебе. Пойду, надышусь родным воздухом.
Опасаясь, что Мальволия может передумать, я быстро вышла за дверь. Я всеми силами надеялась, что ведьма не заметила кусок зеленого шелка, унесенного мною в кармане панталон.
ДЖЕК
Я пересмотрел столько крестьянских домов, что впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь. Некоторые были даже уютными. Снаружи. Внутри в глаза сразу бросалось отсутствие элементарных удобств, телевизоров, радио и телефонов. В Штатах если какая-нибудь знаменитость шоу-бизнеса уселась бы в машину без нижнего белья, об этом через пятнадцать минут знала бы вся страна. Здесь же оказалось, что жители не осведомлены о трех главных новостях:
1. Принцесса исчезла.
2. Они проспали триста лет.
3. На дворе уже двадцать первый век.
Нам приходилось рассказывать им об этом снова и снова (только не знаю, насколько они понимали). Мы прошли не менее двадцати миль. Солнце начинало сползать к горизонту. И нигде — ни малейших следов пребывания Талии.
Дорога, по которой мы шли, вела к холму, где, скорее всего, и кончалась.
— Надо поворачивать назад, — пробасил уставший Плезант. — Завтра продолжим.
— Пока светло, надо посмотреть еще, — сказал я.
— Нечего тут больше смотреть, — возразил не менее уставший Катберт. — Нам до ближайшего дома целый час топать.
— А вон еще один дом, — сказал Трэвис, указывая на дом, что стоял на самой вершине холма.
— Там мы были. Его самым первым и осмотрели, — сказал Плезант.
— Это у вас самый высокий холм? — спросил я, чувствуя, как ветер бьет мне в грудь, словно требуя поворачивать назад.
— Ага. Лезли туда, и все зазря. Кони идти отказывались.
Я вглядывался в дом на вершине. Заросли вокруг него были еще гуще, чем в других местах Эфразии. Я понял: путь туда потребует изрядного напряжения сил, а на этот раз у нас не было ни сэндвичей, ни пива. Возможно, этот увалень Плезант прав, и надо поворачивать назад. Ведь Талия могла и ошибиться. Это был сон, а во сне привидится что угодно. А вдруг она сейчас не в Эфразии? Вдруг я вообще ее больше не увижу?
— Поворачиваем, — сказал я.
Я старался гнать мрачные мысли, твердил себе, что вовсе не бросаю поиски. Нет, я их ни в коем случае не бросаю. Просто нужно отдохнуть, набраться сил, а завтра мы продолжим искать.
Я в последний раз оглянулся на ту хижину. Деревья раскачивались так, будто на вершине бушевал ураган.
И вдруг я что-то заметил на высоком каштане, росшем неподалеку от двери дома. Я толкнул Трэ-виса:
