Леди Кингэйр смотрела на Алексию, свесив язык из пасти. Алексия подумала, не почесать ли волчицу за ушком, и решила не рисковать, учитывая репутацию и положение Шиаг в ту пору, когда та еще была смертной. Она посмотрела на мужа. Похоже, за время ее беспамятства тот хотя бы сменил рубашку и умылся.
— Я так понимаю, это сработало?
Граф широко улыбнулся.
— Первая успешная метаморфоза, которую я произвел за долгие годы, и к тому же с альфа-самкой. Завывалы со всего света будут воспевать это событие.
— Кто-то весьма доволен собой.
— За исключением того, что мне следовало бы помнить, как тягостны метаморфозы для непосвященных. Прости меня, моя радость. Я не хотел тебя огорчать.
— Фу-ты ну-ты, ерунда какая. Дело вообще не в этом. Я не из тех, кто лишается чувств от вида пары капель крови. У меня просто немного закружилась голова.
Лорд Маккон придвинулся к ней поближе и погладил ее по щеке.
— Алексия, ты больше часа была совершенно без сознания. Мне пришлось послать за нюхательной солью.
К дивану подошла мадам Лефу и тоже опустилась на корточки возле Алексии.
— Вы заставили нас переволноваться, миледи.
— Так что произошло?
— Ты лишилась чувств, — обвиняющим тоном заявил лорд Маккон, будто она совершила ужасное преступление, направленное лично против него.
— Нет, я про метаморфозу. Что я пропустила?
— Ну, — начала мадам Лефу, — это страшно захватывающая история. Сперва раздался громкий раскат грома, блеснула яркая голубая молния, и…
— Хватит этой чепухи, — отрезал лорд Маккон. — Вы рассказываете, будто роман читаете.
Мадам Лефу вздохнула.
— Ладно, Шиаг начала биться в конвульсиях, а потом замертво рухнула на пол. Все стояли вокруг и таращились на тело, пока оно внезапно не стало превращаться в волчье. Шиаг сильно кричала — я так понимаю, первое превращение хуже всего. Потом мы поняли, что вы в обмороке. Лорд Маккон закатил истерику, и мы все переместились сюда.
Леди Маккон устремила на мужа осуждающий вздор.
— Как ты посмел, да еще в день метаморфозы собственной внучки!
— Ты лишилась чувств, — сказал он опять с обидой.
— Вздор и ерунда, — резко ответила его жена. — Я никогда не лишаюсь чувств.
На ее лицо постепенно возвращались краски. Право же, кто бы мог подумать, что она может так посереть?
— А как насчет того случая в библиотеке, когда ты убила вампира?
— Я притворялась, и тебе это известно.
— А как насчет той истории, когда мы пошли в Британский музей после закрытия и я зажал тебя в углу возле мраморов Элгина? [10]
Леди Маккон закатила глаза.
— Это был совершенно другой случай, я лишилась тогда вовсе не чувств.
— Именно это я и имею в виду! — принялся шумно злорадствовать Коналл. — Ты никогда не лишаешься чувств, потому что ты не из тех женщин, которые подвержены обморокам. Что с тобой происходит? Ты больна? Я запрещаю тебе болеть, жена!
— Ох, ладно, довольно этой суеты. Со мной все в полном порядке. Я просто чуть-чуть не в себе после перелета на дирижабле. — И Алексия приподнялась еще повыше, пытаясь разгладить юбки и игнорировать руку мужа, которая все еще ее поглаживала.
— Возможно, кто-то опять пытался тебя отравить.
Алексия решительно замотала головой.
— Не Анжелика подсыпала мне яду, и не мадам Лефу украла мой дневник на борту дирижабля, поэтому я думаю, что злоумышленник не последовал за нами в Кингэйр. Считайте это чутьем запредельной. Нет, муженек, никто меня не травил. Я просто немножко ослаблена, вот и все.
Мадам Лефу фыркнула, переводя взгляд с одного супруга на другого, будто те спятили. Потом она сказала:
— Она просто немножко беременна, вот и все.
— Что?! — воскликнул лорд Маккон, и Алексия эхом подхватила его возглас.
Она перестала разглаживать свои юбки, а лорд Маккон перестал гладить щеку жены.
Французская изобретательница с искренним изумлением смотрела на них:
— Вы что, не знали об этом? Ни один, ни вторая?
Лорд Маккон решительно и резко отшатнулся от жены и выпрямился, вытянув по швам напряженные руки. Алексия сердито посмотрела на мадам Лефу.
— Хватит болтать ерунду, мадам! Я не могу быть беременной. Это неосуществимо с научной точки зрения.
На щеках мадам Лефу появились ямочки.
— Я наблюдала Анжелику, когда она была в тягости. У вас все признаки интересного положения: тошнота, слабость, и фигура пышнее стала.
— Как? — неподдельно поразилась леди Маккон.
Действительно, ее слегка подташнивало и без всяких видимых причин отвращало от некоторых продуктов, но неужели мадам Лефу права? Алексия предположила, что такое не исключено. В конце концов, ученые могли и ошибиться: бездушных женщин известно совсем немного, и ни одна из них не была замужем за оборотнем.
Неожиданно заулыбавшись, она повернулась к мужу:
— Ты понимаешь, что это значит? Оказывается, я нормально переношу дирижабль, а плохо на борту мне было из-за беременности. Фантастика!
Но ее муж отреагировал на новость совсем не так, как она ожидала. Он явно злился, но не той злостью, которая вынуждала его взрываться, или орать, или перекидываться в волка, или реагировать еще каким-то нормальным для него образом. Эта злость заставила его примолкнуть, побледнеть и задрожать. И это ужасно, просто ужасно пугало.
— Как? — рявкнул он, обращаясь к жене и пятясь он нее, будто она заразилась какой-то страшной болезнью.
— Что значит «как»? Уж это должно быть совершенно ясно даже тебе, невозможный ты человек! — закричала в ответ Алексия.
Она тоже разозлилась. Разве не предполагается, что муж должен прийти от такого известия в восторг? Ведь это же настоящее научное чудо! Ведь так?
— Мы лишь говорим, что я становлюсь смертным, когда до тебя дотрагиваюсь, за неимением лучшего термина. На самом деле я уже мертв, или по большей части мертв. Мертв несколько сотен лет. Ни у кого из сверхъестественных никогда не было потомства. Никогда. Такое просто невозможно.
— Так ты считаешь, что это не твой ребенок?
— Погодите, милорд, не надо спешить, — попыталась вмешаться мадам Лефу, касаясь маленькой ручкой руки лорда Маккона.
Тот с рычанием стряхнул ее ладонь.
— Конечно, это твой ребенок, болван!
Теперь Алексия пришла в ярость. Если бы она не чувствовала такой слабости, то встала бы и принялась метаться по комнате. Рука сама собой пыталась нащупать парасоль. Быть может, врезав им по толстому черепу мужа, она сможет вбить туда немного благоразумия.
— Судя по тысячелетней истории и опыту, ты врешь, жена.
Леди Маккон только фыркнула от обиды. Она была в таком смятении, что не могла даже найти слов — совершенно новое и нетипичное для нее состояние.
— Кто он? — хотел знать Коналл. — С каким хлюпиком из дневного народа ты блудила? Это кто-то из моих клавигеров? Или один из этих пуделей паршивых, трутней лорда Акелдамы? Потому-то ты вечно к нему и таскаешься, да? Или это просто какой-то молокосос с улицы, балабол какой-нибудь?
Потом он принялся называть ее словами, которые были куда более грязными и оскорбительными, чем все, что она слышала в жизни, и уж в особенности применительно к себе — а ведь за последний год Алексия существенно расширила свой запас ненормативных выражений. Это были ужасные, жестокие слова, и по большей части она понимала их значение, хоть и не была знакома с подобной терминологией.
Коналл нередко совершал при ней жестокие поступки, среди которых была и недавняя направленная на женщину жестокость за обеденным столом, пусть и с целью метаморфозы, но Алексия никогда прежде не боялась мужа.
А сейчас она его боялась. Он не пытался приблизиться к ней, наоборот, пятился к дверям, но сжатые в кулаки руки побелели, глаза стали волчьими, желтыми, а клыки удлинились. Алексия почувствовала безмерную благодарность к мадам Лефу, которая встала перед графом, закрыв ее своим телом от потока ругательств. Можно подумать, изобретательница могла так оградить ее от всех этих ужасных слов.
