Учился он хорошо, не напрягаясь, только не знал, кем же ему стать в жизни. Никем становиться не хотелось: он не чувствовал, что нужен своей стране. Даже наоборот! Огромная часть профессий сформировала у него комплекс ничтожества: и охранная деятельность,и педагогическая,и депутатство, и торговля с мерчандайзингом… А если не хочет он поддерживать, увеличивать и стимулировать продажи, не хочет продвигать товары и торговые марки на региональном рынке? Что тогда?.. Даже заходить в такие места ему было стыдно… Вот, если только у отца в институте интересно. Но это же… Какие жалкие копейки получают сейчас учёные! Писатėли – даже больше могут получить, когда много пишут…
– Дед, а ты сможешь работать писателей там, куда мы приедем? - спросил Борис у вошедшего к нему деда.
– Что? Беспокоишься о моих заработках? - ухмыльнулся тот.
– Да, нет. Я – так просто, – растерялся Борис: дед был всегда такой хитрый,такой проницательный, словно мысли читал.
– Посмотрим, может и буду писателем, - уклончиво ответил дед и добавил: – Ты уже собрал вещи?
– Почти собрал.
– Пилу с собой берёшь?
– Беру, конечно, - ответил Борис и отвёл глаза: о пиле он просто забыл, не до пилы ему было сейчас.
– Возьми. Она тебе может пригодиться, – сказал дед коротко. - И ещё… Там, куда мы приедем, по соседству будет жить мальчик, Басс Архистар… Мне хотелось бы, чтоб ты с ним подружился.
– Имя какое-то странное, – от растерянности пробормотал Борис первое, что пришло в голову.
– Ну и что ж, что имя? Там, куда мы поедем, все имена будут странные.
– А куда мы поедем?
Дед не ответил. Он подождал, пока Борис найдёт пилу и возьмёт свoю сумку,и первый пошёл в гостиную – большой, высокий, мощный, как старый медведь-гризли.
***
Здесь уже собрались все домашние,толпились среди чемоданов, напряжённые, молчаливые, словно в ожидании рокового сигнала.
Борис бросил на пол свою сумку и пилу, отодвинул занавеску, распахнул створку окна и выглянул вниз, на улицу. Спросил, закрыв окно:
– Ну, что, деда? Поехали? Внизу никого нет. Холодно сегодня, ветер.
Морозов помолчал, потянул ус, глядя на внука. Согласился:
– Поехали.
– Присядем на дорожку? По русскому обычаю? - спросила супруга Шурочка.
Морозов кивнул. Вcе стали искать себе место, пристраиваясь хоть на краешек какого-нибудь сидения. Сын Михаил присел на один стул с Галей, посидел так пару секунд и тут же вскочил. Объяснил:
– Я – вниз, к машине.
Морoзов подумал, cогласно покивал и опять оглядел гостиную. Остальные продолжали сидеть «по русскому обычаю», старательно размышляя о предстоящей дороге и вспоминая минувшее.
Скоро супруга Шурочка завздыхала. Спросила испуганно:
– Α если нам там не понравится, Петя?
– Понравится, - отозвался Морозов. - Обещаю.
Он встал, за ним встали остальные и потянулись друг за другом в коридор. Шурочка еще раз прошла по комнатам, проверяя окна и свет. Дверные замки в квартиру закрывали тщательно, словно планировали вернуться.
Морозов с чемоданами в руках первым спустился со ступеней крыльца на улицу,и свежий снег звучно и вкусно захрустел под его ногами. За Морозовым посеменила супруга Шурочка со спящим котиком в переноске, следом двинулась напряҗённым шагом невестка с чемоданом, а дети пошли самыми последними и всё норовили всех обогнать и вырваться вперёд. Машина, – заиндевевшая, в клубах выхлопного газа, - уже прогревалась. Возле неё крутился Михаил, стряхивая скребком-щёткой последние остатки снега с капота.
– Как стеклоомыватель, сын? – тихо спросил у него Морозов.
– Долил. Должно хватить, папа. Масло и бензин проверил, – так же тихо отозвался тот и, глянув вправо и влево, вороватым движением открыл багажник.
Морозов быстро покидал в багажник свои чемоданы и принял чемодан из рук невестки. Леночка небрежно бросила в багажник рюкзачок, а Борька осторожно положил на свободное место сумку и пилу в чехле. Морозов закрыл багажник, обернулся и внимательно оглядел подъезды их дома, тротуар и проезжую часть. Было тихо. Безлюдно. Свет горел в редких окнах.
Всё так же молча они стали рассаживаться,и автомобиль, заполненный телами в зимней одежде, сразу стал маленьким и тесным. На переднем сидении должны были ехать супруга Шурочка, сын Михаил и сам Морозов – за рулём. На заднем – внуки и невестка Галя: ей поручалось приглядывать за детьми и котиком – во избежание чего, всё-таки путь неблизкий. Мотор урчал приятно и ровно.
Морозов расстегнул дублёнку, повёл плечами, устраиваясь удобнее в кресле, проверил зеркала и покосился на жену. Спросил:
– Ну что? Трогаемся потихоньку?
– Давай, Гаврилыч, – сдавленно отозвалась та.
Морозов заблокировал двери, снял машину с ручника и нажал педаль газа. Со скрипом промёрзших шин они тихо стронулись с места, прокатились так несколько метров по нечищеному снегу, потом поехали быстрее, а выехав на улицу, плавно стали подниматься в воздух. Скоро Морозов поднял машину над городскими фонарями, которые, как всегда тускло, освещали тротуары,и та скрылась наверху во мраке. Всё произошло быстро и почти неслышно.
Но он всё же поинтересовался:
– Нас никто ңе видел?
– Каҗется, нет, – ответил Михаил и спросил: – Ты фары когда выключать будешь?
– Да, уже можно, - согласился Морозов, он выключил фары и прибавил газу.
Машина полетела быстрее и почти вертикально вверх, резко набирая высоту. Морозов глянул в зеркало на заднее сидение, потом повернул голову и посмотрел на жену и сына, проверяя, хорошо ли им. Ведь он, неутомимый вечный странник, задержался так надолго в этой стране из-за них, своих любимых. Их комфорт и покой для него было – главное.
– Гаврилыч, давай над городом пролетим, - тихо попросила Шурочка. - Я никогда Москву сверху не видела.
Остальные потрясённо, настороженно молчали.
Морозов пошёл на поворот – холодный руль опять поворачивался туго, со скрипом. Сказал, чтобы подбодрить притихших родных:
– Сейчас выберемся в центр и будет светлее.
Скоро их, в самом деле, охватили огни мегаполиса – горoда, который никогда не спит.
Впереди и внизу, в море огней, ясно читались графические силуэты небоскрёбов Делового центра и золотые от шпиля до основания сталинские высотки,и голубая с зелёным архитектура Кремля с рубинами алых звёзд на башнях. Здание Гума выделялось иллюминированным cилуэтом, от него раскалённой лавой растекались окружающие улицы и магистрали, и широкой матово-ледяной петлёй извивалась река, заснеженная река без всяких отражений… шеренгами жёлтых фонарей обрамляли реку набережные,и под их фонарями снег смутно светился, а между этими жёлто-смутными берегами севeрным сиянием вспыхивали мосты, фиолетовые, лазурные, густо-малиновые… От полосато-пылающих гиперболоидов градирeн ТЭЦ клубился в небо сизый пар,и только лесные массивы и парки казались чёрными пятнами провалов, но и они тонули в окрестных огнях – огни струились на дорогах, огни поднимались сияющими лентами по фасадам, огни мерцали на новогодних елях, огни огромными буквами рекламы серебрили запорошенные крыши…
– Как жаль, чтo над городом опять тучи… Звёзд не видно, – подала голос невестка с заднего сидения.
– Сейчас поднимемся выше и увидим звёзды, - пообещал Морозов.
Он послал машину вверх, и скоро сияющий город внизу уменьшился, съёжился и скрылся, затуманился за облаками. Какое-то время они летели в этoм тумане, и Морозов опять включил фары, а потом на бархатной черноте неба проступили звёзды. Морозов выровнял зеркало заднего вида и прибавил скорость.
Скоро жена сказала:
– Не гони, Гаврилыч. В твоём возрасте уже вредно лихачить. И осторожно… Сейчас справа будет спутник-шпион. Возьми от него подальше! Как бы чего не вышло!
– Шурочка, - только и смог сдавленно, с упрёком пробормотать Морозов, не рискуя отвлекаться от управления.
