— Возьми.
— Это…
— Подарок…
Пальцы Джио дрожали над ладонью Катарины, но брать флейту она не спешила. Смотрела так, будто… будто Катарина собиралась ее обмануть. Глупость какая. А ведь тяжело. Флейта каменная, а сил у Катарины совсем не осталось.
— Что ты просишь взамен?
— Ничего… хотя… прошу… дай ему шанс, ладно? — Катарина указала взглядом на Змея, что замер, вслушиваясь в происходящее вокруг. И не сомневалась она, что Гевин слышит каждое слово, и понимает все прекрасно. — Просто шанс, ладно?
— Что ты натворила, глупая? — Джио взяла флейту, а еще обняла Катарину. — Что ты…
— То, что должна была. Холодно как… почему здесь так холодно?
— Потому что мир вновь готов расколоться, — ответили Катарине. — А из разломов всегда тянет холодом. Если бы ты знала, как тяжело приходится бездне в своем одиночестве.
Тетушка Лу вошла в комнату, двигаясь медленно, и казалось, что она совершенно не осознает, где находится. Облаченная в просторную тонкую рубаху, которая не скрывала очертаний ее тела, она выглядела странно и страшно.
Слегка безумно.
И лишь ярко сиял венец из желтых алмазов на голове ее.
…однажды, много лет спустя, когда мир приблизится к закату, боги вернутся, чтобы прочитать имена великих героев, высеченные на каменных опорах, что держат этот самый мир.
И быть может, среди прочих найдется место и имени Кайдена.
Он крутанул клинки.
Но Змей поднял руку.
— Не надо, — попросил он. Если бы потребовал, Кайден и слушать не стал бы… а просят змеи редко. Заскулили крысюки, сползли на пол, распластались, попискивая, дрожа от ужаса. А Кайден ощутил, как закипает кровь.
Зашипела драконица.
— Ты слишком долго была в этом теле, рожденная пламенем, — существо растянуло губы тетушки Лу в уродливой улыбке. — Твои силы иссякли. И сейчас ты — лишь корм для моих детей. Слышишь? Они уже идут…
Шелест.
Шепот.
Скрежет… лодки, поднявшиеся со дна болот, сплетенные из костей и волос, обтянутые гниющей кожей, пристали к берегу, выпуская тех, кого не спасти.
И долг Кайдена возрос неимоверно.
— А ты, дитя королей… в тебе слишком много иной, слабой крови, — тварь медленно развернулась, уставившись пустыми глазницами на Кайдена. И по щекам человеческим бежали кровавые слезы. Они ползли на шею, и по шее, добираясь до ткани, пропитывая ее алым цветом. — Твой славный предок оказался не способен противостоять мне. Так неужели ты надеешься?
Тьма захныкала.
А Призрак прижался к ноге, чувствуя силу иную. Но Кайден оскалился:
— Я попробую.
— Ты, создание разума, скажи им, что мне не нужны жалкие их жизни. Я пришла за тем, что было обещано. Договор заключен, — она протянула дрожащую руку. — Эта смертная принадлежит мне.
— Нет, — тихо произнесла Катарина.
— Если думаешь, что огненная кровь защитит тебя, то зря. Моим детям она преграда, а для меня… так даже лучше. Чем крепче сосуд, тем больше в нем соберется силы. Иди ко мне, дитя. Не бойся. Не будет боли. Не будет сожалений. Не будет ничего, кроме мести. Ты ведь хочешь отомстить им за все обиды?
— Нет, — Катарина произнесла это громче. И слово отразилось в стенах старого дома.
— Иди, и они останутся живы…
— Нет, — Кайден произнес это слово, уже понимая, что не отступит.
И да, он слабее.
Ее.
И ее тварей, некогда бывших людьми. Следовало бы выжечь проклятые болота сразу, как возникло подозрение, но нет, понадеялся, что справится.
— Нет, — Джио распрямилась.
— К сожалению, — Змей развел руки и пошевелил плечами. — Разум — не их стихия. А я, как оказывается, слишком долго жил среди смертных, чтобы руководствоваться лишь им.
Тварь захохотала.
И смеялась, смеялась, пока не захлебнулась криком и кровью, что хлынула из горла. В следующее мгновенье тетушка Лу просто осела на пол мешком плоти. Покатился венец из желтых алмазов, исчезнув под столом, а в окно ударила первая стрела.
Глава 39
Когда-то давно, на заре мира, когда он был прочнее, он знавал множество битв. И гудели рога, призывая к оружию, и море ярилось, норовя стряхнуть с загривка корабли. Стрелы рассекали хрустальный от мороза воздух, и пламя, вцепившееся в перья, согревало его.
Стонала земля, но держала сотни и сотни бойцов.
А прибрежные скалы спешили взять свое. И часто камни становились красны от крови, а уж потом, после, на них, пропитавшихся этой кровью до самого нутра, вырастал мох.
Это было давно.
Кайден отряхнулся и закрыл глаза.
Фоморы приближались.
Твари, некогда изгнанные в Бездну, ибо мир оказался все ж не так и велик, чтобы вместить всех, спешили вернуться.
И пело сердце.
Дрожали клинки, предчувствуя славную битву. А стоило пальцам согнуться, и Кайден ощутил шероховатую поверхность рога. Поднял его, наслаждаясь тяжестью, и в полумраке кровавыми каплями блеснули рубины, что усыпали его.
Кайден поднес к губам.
Вдохнул.
И выдохнул. И рожденный рогом, что некогда принадлежал Небесному туру, звук пронесся по-над холмами. Он заставил дом содрогнуться от подвалов до крыши. А следом содрогнулась и земля.
— Думаешь, кто-то придет? — Змей присел рядом с телом женщины, которая вновь была женщиной. Она дышала, а изо рта текла кровь.
Кайден вновь поднял рог.
Придут.
Или…
Там, на той стороне мира, в Благословенных холмах, всегда спокойно. Там кипит котел Дагды, из которого на столах появляются яства, и пусть пресны они, как и полагается теням, но привычны, как привычен пир и пляска, и бой, который никогда не бывает боем.
Змей поднял ту, что приняла его в семью, на руки.
Он уложил ее на столе и приник к губам противоестественным поцелуем. Запах змеиного яда был сладок, что мед вересковый. И женщина затихла, лицо ее сделалось бело и спокойно, кровь же Змей вытер.
— Дуй же, дитя королей.
— Дуй, — та, в глазах которой горел огонь, некогда украденный из горна Гоибниу, отряхнулась. — И зови. И быть может, кто-то действительно откликнется на твой зов. Иначе нам придется туго.
— Помощь обещали утром, но… — Змей дернул шеей. — Теперь я не уверен, что она придет.
А если и придет, то до утра дотянуть надо.
Кайден взглянул на свою женщину, что тихо сидела возле камина. Она обняла себя. И выглядела столь хрупкой, что сердце сжималось от боли. Ее сила, которая должна была стать частью обещанного дара, едва-едва теплилась, но в глазах все еще жило солнце. И Кайден как никогда прежде понимал отца, не способного расстаться с таким вот солнцем.
И не понимал.
Окна зазвенели. Древняя защита дома ожила, вспыхнула, принимая стрелы.
А Кайден взялся за рог обеими руками. Он поднял его, ставший вдруг неимоверно тяжелым, и показалось, что за спиной его встали те, кому случалось взывать о помощи. Он сделал вдох.
И выдох.
И рог запел. Он потянул не только воздух, но и силу.
Пускай.
Он пел о мире.
И о войне. О том, что вновь наступил час, когда живые должны заплатить кровью за ошибки мертвых. О смелости. И слабости. О нитях, что вот-вот оборвутся, и иных…
И Кайден знал, что будет услышан.
Что остановит безумную пляску дочь Айора. И отпустит очередного любовника до того, как высосет из него все силы. Что заплетет она волосы в боевые косы и, набросив на плечи плащ из шкуры драугра, выйдет на тропу. А за ней и Айор, в сердце которого впервые за долгие годы вспыхнет огонь предвкушения. Спустится к водам Мертвой реки отец, чтобы вытащить из них потемневший, пропитавшийся темной силой, молот. И старуха впервые за многие годы отбросит белые волосы, открывая прекрасно-уродливое лицо свое, чтобы запечатлеть на лбу отца поцелуй.
И встанут братья.
И накинут тетивы на луки сестры. И не останется никого, ни старого, ни малого, кто решит остаться… а рог вновь запоет, поторапливая.
И когда первое окно разлетится стеклянными искрами, за спиной Кайдена встанут те, кого он считал уже чужими. И чья-то рука ляжет на плечо, а голос отца промолвит:
