ритуалов, — кивнула она. — Нужные вещи, не сомневайся.
Она вытащила пяльцы, длинную золотистую иглу и катушку с переливчатой нитью. Я удивлённо уставилась на предметы, и дёрнулась, когда игла сверкнула, посылая блик мне в глаз. А потом я вдруг вспомнила, как бабушка учила меня вышивать. Вот прямо на этих пяльцах.
Не удержавшись, я потянулась к книге и снова пролистала. Надписи стали более чёткими и уже почти везде читаемыми. И чего там только не было. А самое главное — всё, написанное здесь, я помнила из наших с бабушкой занятий.
— Бабуль, — позвала я. — А чего Антонина Петровна хочет?
— Тебя хочет, — вздохнула бабушка. — Пока инициацию не окончила. И книгу забрать.
Я плотно сжала губы, прижав томик к груди. А потом пошла дальше, подняла подол платья и засунула книгу за резинку шортов.
— Не отдам.
— И правильно, не отдавай. — Она как раз закончила складывать вещи обратно в телевизор, прикрыла тайник и поднялась на ноги. — Драться будем.
Я проследовала за бабушкой на улицу, и, следуя её примеру, села на крыльцо. Мне на колени тут же лёг твёрдый планшет с закреплёнными листами и уголёк.
— Знаю, ты это не любишь, но помощь мне пригодится, — пояснила бабушка, беря в руки пяльцы. А в следующий момент протянула мне иглу и катушку с жемчужной нитью. — Будь добра, вдень нитку.
Я улыбнулась. Всё это было как-то так… По-домашнему. А ещё — я абсолютно точно знала, что именно бабушка от меня ждёт. Мы с ней уже практиковали подобное, на даче, когда я была ребёнком. Правда, тогда это носило форму игры: нашей задачей было довести соседа дядю Васю до дома. Процесс усложнялся тем, что дядя Вася в эти дни бывал пьян в стельку, и земля под ногами оказывалась чересчур прямой и ровной для его походки. В те разы бабушка вышивала ему под ноги тропинку, зачастую ведущую прямо сквозь соседские заборы, а моей задачей было вовремя пририсовывать на его пути кочки и сучки, чтобы было за что ухватиться, да изредка вызывать порыв ветра, чтобы помочь соседу принять вертикальное положение. Я обожала те упражнения. Тем более что, стоило дяде Васе переступить порог, все наши художества истаивали без следа, оставаясь без свидетелей.
Однако сейчас задача была другой — задержать. И, подумав, я принялась рисовать овраг. А бабушка начала вышивать вокруг него болото. Привычные действия отозвались внутренним восторгом. Я понимала, что вряд ли смогу ещё когда-нибудь вот так посидеть с таким родным мне человеком на крылечке, и поэтому хотелось просто наслаждаться каждым вдохом. А ещё хотелось слышать её голос.
— Объясни мне одну вещь, пожалуйста, — попросила я. — Мы же сейчас хотим просто замедлить вон ту черноту, да?
Я кивнула на тучу, которая уже подобралась неприлично близко. Подумав, я пририсовала встречный ветер. Понятно, что туча лишь сопровождала тех, кто двигался по земле, но дополнительное сопротивление точно не помешает.
— А потом что делать будем? Или ты позвала помощь?
— Не звала я никого. Но это и не нужно. Нам осталось лишь дождаться, пока завершится инициация, а там ты просто уйдёшь.
— Никуда не уйду! — возмутилась я. — Оставить тебя один на один с опасной ведьмой?
— Куда ж ты денешься, — усмехнулась бабушка. — Да и не такая она и опасная. Она, вон, всю черноту через ваш мир тянет. А как ты уйдёшь, то дверца закроется, и всё развеется.
— И Антонина Петровна развеется? — Мне это не нравилось. Развеется — это, конечно, слово хорошее, только не понятное. За сколько всё исчезнет? Как долго бабушке тут без меня драться? В идеале, конечно, закончить с наполнением книги до того, как соседка до нас дойдёт — но как это ускорить?
За размышлениями и рисованием высокого песчаного валуна я не сразу заметила хищную улыбку на губах бабушки. Она выводила нитью какой-то ну очень уж замысловатый узор.
— Бабуль, что случилось? Почему ты улыбаешься?
— Потому, что ты хороший вопрос задала. — Она сделала ещё с десяток стежков и завершила вышивку крестиком. А потом поднялась на ноги, взяла узор двумя пальцами, отделила от ткани, расправила и швырнула вперёд. Чернота моментально поредела, в облаке образовались дыры. А потом всё замерло. Я заворожённо уставилась наверх.
— Она не развеется, нет, — проговорила бабушка. — Она останется здесь.
— Здесь? — удивилась я. — Разве здесь можно остаться? Это же…
— Здесь живые не живут, да, — подтвердила бабушка. — Но ничего, этот недостаток исправится довольно быстро. — Она приколола иголку к пяльцам и спрятала всё в карман передника. — Дверь была открыта лишь для одного, и выйдет отсюда только один.
Я отложила бумагу и поднялась на ноги, пытаясь стряхнуть с пальцев сажу.
— Я правильно поняла, что инициация завершится, когда заполнится книга? — уточнила я. Получив утвердительный кивок, продолжила мысль. — А как-то ускорить этот процесс можно?
— Неужели тебе моё общество надоело? — пошутила бабушка.
— Я переживаю, — вздохнула я. — Иначе бы хоть весь вечер с тобой проговорила.
— Знаю, прости. Ускорить никак нельзя. Но завершится всё скоро, надо лишь…
Она не договорила. Резко замерла, натянулась струной. Вытащила из кармана передника горсть крупы, веером кинула под ноги. А потом вскинула руки и стремительно зашевелила пальцами, выплетая какой-то пока не понятный мне узор.
Прищурившись от внезапно налетевшего ветра, я вгляделась в пространство. Ветер нёс сухие частички пыли, которые врезались в глаза, больно жалили кожу и норовили забраться в рот. Из-за этой же пыли было сложно разглядеть что-либо дальше околицы.
Бабушка раскинула руки, отпуская нечто неосязаемое… А секунду спустя
