Я выпрямляюсь, чувствуя, как тело расслабляется и напрягается в одно и то же время. Мой взгляд выхватывает из толпы чужой — насмешливый и злой. Я склоняю голову набок, оценивая жертву. Он нападает, а я делаю шаг назад. Хватаю парня за руку и тяну к себе. Ребром другой ладони ударяю по шее с такой силой, что человек дёргается и налетает на стену, когда я отпускаю его.
«Усмирить противника, а не навредить», — повторяет мне вновь и вновь внутренний голос, но его заглушает шум в ушах, моё дыхание, которое я стараюсь не сбить окончательно, чужие стоны и вскрики.
Кто-то с силой врезается в мою спину, я резко оборачиваюсь и вижу, как этот недоумок, явно уже получив от кого-то, идёт на меня в лобовую. Он тут же получает ногой в живот и отлетает к стене. Его глаза закатываются. Он сползает на пол.
Краем глаза я замечаю, как дерётся Алан, раскидывая и людей Флореса, и пчёл. А потом я вижу лицо Габриэллы.
Её черты почти неузнаваемы от того, что глаза превратились в огромные омуты. Водовороты в них угрожают закрутить и её саму, и меня, и весь этот коридор. Губы приоткрыты. Девушка вжимается в стену, словно может исчезнуть в ней.
«Добраться до конца коридора».
— За мной, — командую я ей, но в этот самый момент понимаю, что Габриэлла не сдвинется с места.
Я умудряюсь увернуться от нескольких выпадов и толкаю нападающих в сторону. Вслепую протягиваю руку и обхватываю запястье девушки. Тяну её на себя как можно бережнее, но чувствую, как она сопротивляется. Приходится дёрнуть, пока хрупкое тело не врезается в мою спину.
— За мной, — шепчу я, продвигаясь вперёд на несколько шагов и вынужденный вновь перенаправлять руки, которые оказываются прямо перед моим носом.
Кому-то удаётся достать до моей челюсти. Я ощущаю вспышку боли, когда губа разбивается о зубы, и на языке ощущается металлический вкус.
— Быстрее! — кричит Алан.
По тому, как близко звучит его голос, я понимаю, что он прямо за нами, прикрывает Габриэллу.
Опускаю руки землянки на свою талию, потому что только так могу понять, идёт ли она следом. Я ускоряю шаг, нанося удары вновь и вновь, когда люди Оскара обрушиваются, будто неуправляемые океанские волны.
Несколько шагов. Пять.
Рубашка, мокрая от пота, прилипает к телу.
Четыре.
Кому-то я вновь выворачиваю руку, пока не звучит отвратительный хруст и вопль. Я понимаю, что плечо вылетело из сустава.
Три.
Чувствую, как Алан подталкивает Габриэллу, а она прижимается к моей спине. Её тело бьёт крупная дрожь.
Два.
В проходе застревает боец. Пот заливает мне глаза. Только когда я разворачиваю парня к себе, то вижу, что это один из мятежников: его маска упала на грудь. Но слишком поздно. Мой кулак уже врезается прямо в нос, ломая его. Мгновение — и кровь фонтаном бьёт, заливая лицо и мою руку.
Я хватаю ртом воздух, понимая, кто передо мной. Даниэль.
Нет времени.
Один.
Я толкаю Габриэллу из коридора в белоснежный зал и перекрываю своим телом проход. Двое бьют меня в живот. Я напрягаю его изо всех сил и слышу, как болезненно стонет один из бойцов, поранив об меня руку. Второго я ударяю в лицо, но он успевает с силой толкнуть меня. Я теряю равновесие и вылетаю в зал, вслед за Габи.
В эту же секунду сюда забегают люди Флореса, пчёлы и генеральские.
У Алана, как и у меня, разбита губа, а ещё сочится кровь из расшибленного лба. Но он улыбается, на мгновение столкнувшись со мной взглядом.
— Есть где разгуляться, — воодушевлённо сообщает он мне. Я откликаюсь сухо:
— Защити Габриэллу.
И в этот момент я расправляю плечи, на долю секунды закрываю глаза и делаю глубокий вдох, позволяя монаху заполнить меня всего.
Я открываю глаза и мне хватает мгновения, чтобы оценить ситуацию. Будь я в себе, то усмехнулся бы: в зале собрались люди из враждующих лагерей, но они перестали драться друг с другом; увидев меня и то, что я оказался на открытом пространстве, они ведут себя так, словно пришли в кинотеатр на знаменитую картину. Наше сражение перестаёт быть только приказом наших начальников: это превращается в шанс увидеть вымирающий вид. Чёрного монаха. Посмотреть на меня.
В отличие от драки в коридоре, здесь всё для меня происходит будто в замедленной съёмке. Не составляет труда увернуться от десятка ударов, даже когда нападают несколько одновременно, потому что они двигаются, как сонные мухи. Людей Флореса не жалко, а генеральские и пчёлы не дураки, чтобы нападать. Я успеваю опрокинуть одного, наклонить другого и ударить коленом по лицу, оттолкнуться от двух других и, подпрыгнув, отключить обоих, ударив их ногами по головам, прежде чем приближаются ещё трое.
Я успеваю подумать о том, что причинять боль не назовёшь естественным стремлением человека, но Чёрный монах определённо чувствует всё немного иначе, чем нормальный человек, потому что стоны и крики превращаются для меня в приятную фоновую музыку. Белоснежный пол окрашивается алой кровью. И ничто меня не радует так, как то, что Габриэлла оказывается за спиной Алана подальше от всей этой сцены.
А потом я вижу её лицо, и вмиг прихожу в себя.
Точнее падаю с небес на землю, если монахи вообще бывают в состояниях, похожих на небесные.
Трое получили по своим пустым головам, и больше ко мне никто не решается приближаться. Вернувшись к реальности, я воспринимаю другие ощущения: одежда пропиталась потом, губа саднит, как и ушибы по всему телу, я дышу тяжело и чувствую себя обессилевшим.
Игнорируя восторженные взгляды пчёл и людей генерала, которые даже забыли, что прежде дрались друг с другом, я направляюсь к Джонсу и тихо говорю:
— Думаю, с Флореса на сегодня хватит.
— Смотрю, ты не потерял форму, — Алан немного безумно улыбается. В его глазах отражается неприкрытое восхищение. — Но в твоей квартире даже на полу не растянуться. Где ты тренируешься?
Правильный вопрос. Но Алан об этом не узнает.
— Пчёлы, — шепчу я напряжённо, и улыбка Алана исчезает с губ.
Скоро сюда наверняка заявятся и сами командующие: динаты, Бронсон и Оскар, и мятежникам здесь не место, но самому бить мне не хватит духу, поэтому я испытываю облегчение и благодарность, когда Джонс кричит через весь зал людям генерала, отдавая приказы, и пчёлы, будто только сейчас очнувшись, бросаются в коридор, обращаясь в бегство.
Я поворачиваюсь к Габриэлле и делаю всего один шаг к ней, готовый отступить в любую минуту. Она не отстраняется и не пытается убежать, и уже от этого мне легче дышится. Но её глаза… Я променял бы все восторженные взгляды на один — хотя бы просто равнодушный, принадлежащий ей. Ведь в её зелёных глазах столько чувств, но все они далеки от любования: страх, недоверие, замешательство, разочарование… И я ощущаю полное опустошение.
— Дэннис, Алан, приём! — восклицает Бронсон, оглушая и меня, и Джонса, п ребят: я вижу, как все они реагируют — кто вздрагивает, а кто замирает на месте. — Быстро и без вопросов выполняйте всё, что я велю, — рычит он. — Алан, вы видите справа двустворчатую дверь?
Все мы здесь не на своей территории и поэтому одновременно осматриваемся, в поисках нужного объекта. Дверь отыскивается очень быстро.
— Есть.
— Немедленно идите туда. Слышите меня?! Немедленно! — Бронсон кричит громким шёпотом, словно скрывается от кого-то, но, если бы он говорил в полный голос, то мы, вероятно, все уже бы оглохли. — Быстро!
— Наверное, динаты начали осмотр. Быстрее уходим отсюда.
Я сжимаю руку девушки и веду её за собой. Сам я даже не смотрю по сторонам. Я вижу впереди себя только Алана, который возглавляет наше шествие, бездумно плетущееся в неизвестном направлении, куда велено.
Мы оказываемся в каких-то едва освещённых коридорах. В звенящей тишине наши шаги кажутся оглушающе громкими. Ещё громче рявкает в наушнике генерал:
— Вас там встретят! Её зовут Элеонора.
— Зачем, генерал Бронсон? — спрашивает Алан.
По глазам бьёт ослепляющий свет, и свободной рукой я заслоняю от него глаза.
