что, проснувшись, Брайт обнаружила на прикроватном столике сверток, лаконично подписанный:
«От твоего отца. С уважением, Якоб». Перед глазами стала рябить картинка, подступила тошнота, накатили удушливые слезы. Всё. Конец.
Брайт долго смотрит на коричневую оберточную бумагу и накручивает на палец кончик бечевки. Она может предположить, что найдет внутри, но совсем не хочет смириться, что это будет последнее, что она узнает об отце. До этого момента отца не существовало, как и его смерти. Получалось прятать его так далеко, что даже почти не болело. Если об этом не думать, он, может быть, останется жив?
Не останется. Не остался.
– Папа, – шепчет Брайт, разбирая письма, раскладывая их поверх одеяла. Это настоящая мозаика из слов, десятки конвертов, так и не нашедших своего адресата. Теперь короткие записки «Я в порядке», которые доктор слал дочери, обретают новый смысл. Брайт думала, что папа ушел в себя и работу. Не писал писем, не находил времени – это нормально. Никогда Блэк Масон не был любителем болтать. Брайт тоже о нем забыла. Блэк всегда много работал. Всегда был предоставлен сам себе, а она ждала; кто же знал, что в этот раз все будет иначе? Теперь ее накрыло сразу два чувства: невозможное счастье от того, что держит в руках конверты, подписанные его почерком, и жгучий стыд. Она отцу не писала. А теперь и некому.
Ей казалось, что все-все она расскажет ему позже. Ну сколько они не виделись? Месяц едва закончился… не так много. Но он скучал настолько, что исписал десяток страниц с двух сторон.
Брайт всхлипывает, чувствуя подступающую к вискам пульсацию головной боли.
«Не могу посылать тебе это. Личная переписка под запретом, только короткие записки. Они боятся, что я использую шифр. Что ж, буду писать “в стол”, а потом ты прочитаешь эти письма, сидя в нашей библиотеке в Дорне».
Так начинается первое письмо, а дальше очень много нежных слов о том, как однажды все будет хорошо.
«Да, думаю, мы можем поехать в Дорн, когда все закончится!
Будем гулять по лесу, поить твоего дядю горьким кофе, чтобы погода всегда была хорошей. А то в последнее время там постоянно холода. Он, кстати, уверен, что мы в Аркаиме, писал мне туда, что хочет встретиться в начале октября, – быть может, хочет помириться? Мне передали его письма, но ответить не дали. Видимо, траминерцы хорошенько защитили себя, раз новость о похищении не дошла до нашей семьи.
Непривычно засыпать, не зная, что с тобой. Я параноик. Ты всегда так обо мне говорила. Ну, что поделать, в нашей семье самые чувствительные отцы, тебе ли не знать. Вспомни: стоит тебе поранить палец, и у меня уже руки трясутся. Твой дед был таким же!
Я всегда так тебя берег, а тут просто
Прости меня, если сможешь».
Все письма обрываются вот так нелепо и странно. Отец много вспоминает прошлое, обрывок за обрывком Брайт погружается в те дни, когда все было иначе, и никак не может смириться со своей потерей. Не может принять, что не ответила на все эти письма.
«Я тут придумал кое‐что, как насчет небольшого ремонта?..»
«Почему бы нам не поехать к твоей бабушке?»
«Подумываю заменить надпись на надгробии деда…»
«Помнишь, мы обсуждали книгу? Кажется, это был июль? Да, думаю, что июль. Как раз шли дожди, и мы часто сидели на террасе. Так вот, я тут эту книгу нашел…»
Всякий раз от очередного предложения как‐то переделать дом, куда‐то поехать или что‐то вместе вспомнить у Брайт в сердце остро жжет, а из глаз катятся слезы.
Тон писем меняется с каждой прожитой в заточении неделей, пока обрывки не становятся более информативными и менее личными.
«Исследования совершенно в тупике, никогда такого не встречал. Это никуда не годится, одна информация противоречит другой! Не то болезнь – следствие сил, не то силы – следствие болезни. В любом случае, мы пока ни к чему не пришли, и это очень отдаляет нашу с тобой встречу. Месяц расчетов улетел в никуда, всё на выброс! Но, признаться, я вывел такую формулу, что мог бы собой гордиться. Быть может, сохранить на будущее?..»
«Эта страна удивительно отсталая. Не понимаю, как они существуют!»
«Прикладываю часть своего неофициального исследования. Это приходится скрывать ото всех, включая Блауэра, хоть он и толковый ученый. Доверять ему – это доверять Ордену».
«Они фанатики».
«Что ж, правда оказалась настолько печальной, что я вынужден смириться со своим поражением. Я – ширма, инструмент для поднятия репутации правительства. Я нужен им, чтобы тянуть время…»
Брайт сжимает письмо в руках. Он был обречен. Он ехал сюда, чтобы сыграть свою роль, а потом умереть. Сердце колотится сильно, и это доставляет почти невыносимую боль. Хочется все это от себя убрать, лечь, как прежде, под одеяло и свернуться там, накрыв голову подушкой. Письмо Блэка не окончено, обрывается на полуслове. Тонкий свиток с исследованиями совсем измят, будто его засовывали в конверт поспешно.
– Можно?
Брайт вздрагивает и отрывает взгляд от конвертов. Рейв стоит в изножье кровати, хмуро и внимательно смотрит на руки Брайт, и ей кажется, что боится поднять голову. Она смотрит в ответ, а потом тянется вперед и хлопает рядом с собой по одеялу, приглашая присесть. Рейв срывается с места сразу же, торопливо падает рядом, сжимает пальцы, так что белеют костяшки, и опускает кулаки на колени.
– Ты можешь меня обнять… если хочешь, – шепчет Брайт, поднимая на него глаза.
– Тебе что‐то нужно? Может, что‐то принести?
– У меня достаточно воды, а сейчас это все, что мне необходимо, – отвечает она. На полу возле кровати пара медных тазов с водой, на столике графин и стакан.
– И ты…
– Периодически умываюсь или опускаю туда руки. Когда чувствую, что что‐то со мной не то.
Рейв кивает, а потом порывисто вздыхает и притягивает Брайт к себе, заставляет спрятаться в его руках, утыкается лицом в ее волосы, целует ее шею.
– Спасибо… – Его шепот касается ее ушей, звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– За что?
– За то, что разрешила обнять… Мне это было нужно.
Она кивает и делает глубокий вдох, чтобы заполнить легкие знакомым штормовым запахом Рейва до предела. Ей мерещится, что их тоже ждет расставание.
– Я выпил противоядие, – сообщает он.
– Я… поняла, что что‐то изменилось…
– Все изменилось. Но мы можем бежать!
– Что?
– В Дорн. Мы можем уйти вместе.
Брайт выворачивается из рук Рейва,
