думаю, это самый рассудительный мужчина данного времени, в нем нужная порция самолюбия – именно столько, сколько и нужно, чтобы больше любить свою семью, нежели себя, – задумчиво сказала я, но больше это был ответ себе, нежели Софи.
– Нет, я никогда не пойму того, о чем вы говорите, Мадлен. Для нормальных людей есть радость или горе, а вы сейчас и не поймешь – счастливы или в печали. Как можно в таком возрасте быть настолько сложным человеком? Вы женщина, вам полагается не трезвый и холодный рассудок. Вам полагается ярко выказывать свои эмоции: смеяться, плакать, ругаться или доказывать, а вы с одним и тем же лицом радуетесь и грустите, – Софи села рядом и наклонив голову к плечу, посмотрела мне в глаза.
– Не переживай, дорогая, я счастлива, но детали моего счастья лучше не озвучивать – у русских есть прекрасная поговорка: «Не говори на ветер». А за дверью, похоже, именно ветер.
– Что вы! там не просто ветер, там начинается буря! – подскочила Софи.
– Я и не поняла, что мы уже тронулись… – начала было я, но дверь открылась – так не делал никто, и мы не на шутку испугались.
– Барыня, позволь слово сказать сначала, а потом гони, – на ходу в дверь ввалилась Маша – та самая травница, что лечила меня. На ней была безрукавка из овечьей шерсти и вытертая шаль – все в снегу.
– Говори, Маша, что стряслось? – я привстала, а Софи встала между нами, словно бы она и смогла бы противостоять крупной высокой девке, что всю свою хоть и недолгую жизнь трудилась тяжело.
– Барыня, хоть и говорят они, что ты хранцуженка и мол, не нашенских кровей, ток меня не обманешь, слышу я и вижу я, что наша ты, – она говорила и косилась на Софи, что стояла к ней спиной. Я тоже косилась на Софи, которая силилась узнать хоть одно слово, сказанное девушкой.
– Чего ты хочешь? – резко спросила я, боясь того, что её придется сейчас выгонять силой.
– Заберите нас со Степаном к себе, будь сердешна, всю жись буду верна тебе, ноги буду целовать, кажную твою просьбу исполню, только выкупи нас у энтих святоотступников, – голосила она уже стоя на коленях.
– Маша, я не понимаю, у кого выкупить, почему выкупить? – переспросила я, и махнула Софи рукой, чтобы она отошла.
– Выкупила нас одна проезжая, не спросив, а чичас, говорят её слуги, мол, душу нашу спасти штоб, ну, по ихнему Богу все по-другому, а теперь везет нас к им, к иродам, в ихние земли, а мне нельзя – вся сила моя на чужой земле пропадет, выкупи, барыня! – ревела девушка, и я поняла, что англичанка была проездом – едет из Петербурга, и везет их в Англию.
– Встань, а Степан твой где? – спросила я серьезно, откинула одеяло, и попыталась встать. Она тут же подскочила, и повалила меня обратно в постель:
– Ишь чего удумала, лежать надо, чтобы жилы встали на место, не думай даже шевелиться – всю неделю только и позволено – с боку на бок, а ногу надо туго завязать, – похоже, ей было наплевать на то, что я барыня – её дело было для нее важнее.
– Софи, зови Архипа! – крикнула я, но Архип возник как по мановению волшебной палочки, сам – что у них сегодня? День открытых дверей – входят все как угорелые один за другим – подумала я.
– Архип, узнай у Марии где по лесу бредет её муж, бери его, и верхом мчи туда, где стоит их благотворительница. Вольную она выкупила, а значит, они свободные, и ей не принадлежать – она только выкупила, и говорят, свободу дала, значит, заплати, сколько попросит, и ворочайтесь обратно со Степаном – с нами они поедут, – сказала я, и Маша с ревом упала на пол.
Архип вернулся ближе к вечеру вместе с мужем травницы, который сразу же принялся кланяться и благодарить, чуть ли не падая ниц передо мной, лежащей на диване.
Нагнал он его в лесу и попросил, чтобы тот показал дорогу к постоялому двору, где остановилась пожилая англичанка. Тот с радостью согласился, загораясь надеждой остаться в России, и поведал Архипу, что сам он – хороший кузнец и готов честно отработать все деньги, потраченные на их с Машей выкуп.
Англичанка, конечно, стала упираться, ссылаясь на то, что пара ей самой пригодится в хозяйстве, но все же сдалась, поняв, что вполне может выиграть от этой сделки. Недолго думая, набожная леди загнула такую сумму, что Архип возмущенно крякнул, но выложил требуемую сумму.
– Барыня, матушка родная! – Степан не сдерживал слез, которые совершенно не делали мужчину жалким, а наоборот, заставляли восхищаться его привязанностью и любовью к России. – Я все до копеечки верну! Буду работать день и ночь!
– Вряд ли я приму такие жертвы, – усмехнулась я, радуясь тому, что вокруг меня собираются хорошие, открытые люди. – Если хотите, можете оставаться с Машей у меня. Правда я еще сама не знаю, как устроюсь, но думаю, что для вас тоже найдется место.
– Храни вас Господь, барыня! – Степан низко поклонился, комкая в больших руках шапку. – Дай Бог вам здоровья и многая лета!
Он ушел, а Софи, присев рядом восхищенно сказала:
– Вы такая великодушная, Мадлен! Я поняла, что этот человек благодарил вас!
– Великодушной быть не трудно, – задумчиво произнесла я, глядя, как за окном кружится снег. – Трудно определить того, кто действительно в этом нуждается.
– Знаете, по своему опыту могу сказать, что великодушным может стать лишь тот, кто находится в гармонии с собой, тот, кто не имеет привязанности к материальному благу и самое главное – обладает внутренней силой, – Софи сжала мою руку, теплым, дружеским жестом. – Мне кажется, это о вас Мадлен.
Я не стала отвечать на эти приятные для меня слова, лишь сжала в ответ её руку.
Маша с рвением взялась за мое лечение, разбавляя наше скучное путешествие своим присутствием. Оказалось, что девушка была веселой, смышленой и открытой. Она сразу же очаровала нас с Софи своей непосредственностью, и мы часто оставляли её у себя, чтобы послушать интересные истории, которых у травницы было не счесть.
Свои умения
