с Кананом, мельком осмотрела его на наличие серьёзных ранений и поспешила к охотнику. Присела рядом на колени, затормошила того по щекам, приводя в чувства, а увидев хвост стрелы, торчащий из груди, в ужасе вскрикнула и зажала рот рукой. Лорд приоткрыл глаза.
– М..малышка? – позвал тихо, проверяя не ослышался ли.
– Д–да, я тут! – отозвалась срывающим голосом, по щекам ручьём полились слёзы, но она утерла их и сжала холодную ладонь мужчины.
– Значит мой отец не уследил за тобой… Стоило ожидать, ты целеустремленная… Признаться… уж думал, что больше не услышу твой тоненький голосок… – он говорил медленно, с паузами, каждое слово давалось ему с трудом, – не увижу твоих прекрасных зелёных глаз и не почувствую мягкость кожи твоей.
– Вириан, что ты…! – воскликнула было Сориния, но охотник приложил палец к её губам.
– Тише. Мне нравится, как моё имя звучит из этих уст, но прошу, послушай… у меня осталось мало времени, – он тяжело вздохнул и тут же зашёлся в приступе надрывного кашля. А прокашлявшись, произнёс: – Объяви отцом ребенка Канана и иди с ним под венец… Миширо не станет помехой. Умирая, я хочу знать, что… кхха… мой сын вырастет наследником. Обещай мне… и прости за причинённую тебе боль, если когда–нибудь сможешь.
Сориния слушала, молча глотая, продолжавшие течь градом слёзы. Как жаль, что она не может ему помочь исцелением: ребёнок вытягивает слишком много сил. Смотря в затухающие янтарные омуты охотника, девушка положила его руку к себе на живот под полушубком, и малыш, будто этого и ждав, легонько толкнулся.
– Я уже простила тебя. И обещаю… – голос предательски задрожал, – что мы с Кананом вырастим твоего… нашего сына в любви.
Уголки губ охотника чуть дрогнули, и его веки закрылись, грудь перестала вздыматься.
– Вириан…? – прошептала Рина. Но охотник не ответил на зов. Лишь ледяной порыв ветра пронёсся рядом с ними, всколыхнув волосы и одежды. – Вириааан!!!
***
Вокруг лишь яркий свет и ничего более. Ни снега нет, ни замка, ни холмов, ни земли, ни неба. Один сплошной свет. Хотя нет, где–то недалече звенят колокола и щебечут птицы. Как она здесь оказалась? Когда? И вообще, где это здесь? Последние, что помнила – это собственный крик, и закрывающиеся веки Вириана. Вириан! Слёзы вновь хлынули по щекам, деля лицо на три равные части и обжигая кожу подобно огню. Сориния вдруг обнаружила, что стоит на какой–то алее, ведущей извилистой тропой к какому–то храму.
– Quae medicamenta non sanat, ferrum sanat; quae ferrum non sanat, ignis sanat. Quae vero ignis non sanat, insanabilia reputari oportet… (Что не излечивают лекарства, то лечит железо, что железо не излечивает, то лечит огонь. Что даже огонь не лечит, то следует признать неизлечимым).
Прозвучал неожиданно голос и повторился несколько раз затухающим эхом. Кому он принадлежал? И тут же девушку осенило: одному из Древних. В подтверждение догадки, раздался другой, он спросил:
– Itari, nunc autem Sorinia, quae vero ignis non sanat? (Итари, но ныне Сориния, что даже огонь не лечит?)
– Amor non est medicabilis… (Любовь не лечит), – ответила девушка, прекрасно поняв, к чему Творцы клонят.
– Dextra (Верно).
В голове не укладывалось! Сами Божества решили снизойти до её скромной персоны!! Гнев затопил кипящей волной, поднимаясь из глубин души. Сами ведь затеяли свои игры, из–за коих все на земле и страдают! Из–за них мучается Дракон все перерождения! И именно из–за них погиб в поединке Вириан! Ничего бы этого не случилось, если… Но тут же Рина и осекла себя, грустно усмехнувшись. Кто она такая, чтобы судить самих Древних? К тому же, за такие выводы могут и покарать.
– Cogitations poenam nemo patitur (Никто не несет наказания за мысли), – зазвучал третий голос, на этот раз женский.
– Confitemur nos grande peccatum (Мы признаём свою вину), – произнесли хором все семь появившихся Творцов. Их призрачные лика скрывали звериные маски, тела – золотые балахоны, они медленно кружили вокруг маленькой фигурки Соринии.
– И что дальше? – осмелилась спросить она.
В глазах рябило от яркого света и мелькающих пёстрых силуэтов, но девушка упрямо не закрывала веки. Они ведь просто испытывают её. Казалось бы, сколько можно то? Внезапно Божества заговорили единовременно:
– Nitinur in vetitum semper, cupimusque negate… (Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного).
– Leve fit, quod bene fertus onus… (Груз становится легким, когда несешь его с покорностью).
– Temporis filia veritas… (Истина – дочь времени).
– Letum non omnia finit… (Со смертью не всё кончается).
– Fortes fortuna adjuvat… (Смелым помогает судьба).
– Crede cor vestrum… (Доверяй своему сердцу).
– Digni estis qui… (Они достойны).
Так же как началось, внезапно всё и прекратилось. Исчезли силуэты, но единственный женский голос зашептал:
– Мы поможем тебе разорвать замкнутый круг времени. Слушай внимательно и запоминай… – от монотонного сказа веки отяжелели, поклонило в сон, но Сориния держалась из последних сил, не поддаваясь соблазну. – …И если сможешь – поймаешь заветную птицу за хвост. А если нет…
– Но ведь это навредит ребёнку! – сонливость тут же сняло, стоило осознать, что именно предлагали Творцы.
– Confide tibimet (Верь в себя).
Ответили ей, и Рина почувствовала волну тепла на своём округлом животе. А затем окружающий свет померк, и девушка оказалась в разгромленном лабиринте. Барьер по–прежнему держался, не пуская посторонних, Хассиян также находился на месте, не смея приблизиться, а может по какой–то причине попросту не мог. Рядом стоял Канан и растерянно смотрел на неё, а она… А она всё ещё сжимала в своих ладонях холодную руку охотника.
Поверить в себя? Что ж, она попробует. Сориния решительно взглянула на коронованного наследника и тихо спросила:
– Канан, хочешь ли ты вернуть брата?
Канан дернулся, будто от хлёсткого удара, его рот в удивлении приоткрылся, и он промолвил:
– Это… возможно? – девушка утвердительно кивнула. – Н–но как?
– Готов ли ты принести жертву? – какую именно показала ментально. И спустя полминуты правитель пораженно согласился. – Тогда возьми Вириана за руку.
Сама девушка встала, уступив место мужчине, и отошла на пару шагов назад. Прикрыла глаза, вслушиваясь в песню ветра, уловила искомую нить и сосредоточилась, отпустила все накопившие эмоции на волю. Тело сделалось легким, будто пушинка, невесомым. А потом отворила дверцу ментальной темницы, выпуская внутреннего зверя, свою волчицу. И прошептала:
– Letum non omnia finit… Faber est suae quisque fortunae! (Со смертью не всё кончается… Каждый сам кузнец своей судьбы!)
Завыл и налетел сильный ураган, а после того как стих – на месте хрупкой фигурки Соринии появилась большая призрачная волчица. Подняв морду в небо она завыла, отчаянный рёв пробрал до дрожи даже самые зачерствелые сердца воинов, а когда хищница опустила голову, её изумрудные глаза блестели от влаги. Волчица мягкой поступью подошла к Канану с умершем Вирианом, и горькие слёзы той, прочертив влажные дорожки по белоснежной шерсти, сорвались
