почему?
– Ему и не нужно было. – Но как только я это говорю, желудок сжимается.
Эллиот действительно пытался объясниться, но я отказалась слушать. Я вложила в его уста слова, которые наверняка правдивее, чем тот вздор, который он собирался извергнуть. И все же в словах Нины есть смысл.
– Джемма, ты склонна ожидать от людей худшего.
– И когда я ошибалась? Если бы я с самого начала ожидала от людей худшего, то знала бы, что Освальду нельзя доверять.
– Каким-то образом тебе же удалось довериться мистеру Рочестеру.
– О, и чем все закончилось?
Нина разочарованно вздыхает.
– Я пытаюсь сказать, что ты не можешь позволить одному ужасному мужчине разрушить твое счастье. Тебе удалось пережить то, что случилось с виконтом Брекширским, и ты даже дала шанс мистеру Рочестеру. Пускай что-то и не получилось, но это не значит, что пытаться не стоило. Я видела, какой счастливой ты выглядела, когда танцевала с ним, и отказываюсь верить, что, по крайней мере на какое-то время, это того не стоило.
Ее слова напоминают мне о выводе, к которому я пришла, когда танцевала с Эллиотом на балу. Я была готова его потерять и даже смирилась с этим, потому что его краткосрочное присутствие в моей жизни на какое-то время сделало ее лучше. Фантазии осуществляются в реальности, только не стоит ждать, что они продлятся вечно.
А потом он все испортил, превратил все мои теплые мысли о нем в горечь. Если бы не случилось той последней, прекрасной ночи, я бы позволила ему жениться на Имоджен и всего-то испытывала бы горькую боль, а не кипящую, ядовитую обиду.
Пока я думаю об этом, в моих мыслях проносится еще одно эхо. Если бы я только мог вернуться в прошлую ночь. До того, как узнал, что ты тоже меня любишь. Стереть все, что произошло после. По крайней мере, тогда я бы смог снять проклятие и не лишиться того, что для меня ценно.
Я ерзаю на стуле, не желая понимать, что он имел в виду. Почему из-за нашей совместной ночи ему было труднее пожертвовать своей неблагой формой? Разве не должно было стать проще от осознания, ради чего он приносит жертву? До моего признания такой выход из ситуации даже не мог прийти ему в голову.
Нина, должно быть, видит смятение на моем лице.
– Может, стоит позволить ему объясниться?
– Слишком поздно, – говорю я, и мой голос срывается. – Кроме того, это как раз ты слишком высокого мнения о других. Что бы он ни сказал, ему не удастся все исправить. Все кончено, и я больше не хочу о нем говорить.
– Тогда что насчет тебя? Ты действительно собираешься отказаться от своей мечты? Я знаю, что ты не хочешь быть просто чьей-то женой. Ты хочешь свободы и настоящей любви…
– Я не хочу любви.
– Я скажу, чего ты не хочешь. Гэвина Астона.
Во мне вспыхивает искра гнева, вырывающая меня из апатии.
– А что еще мне делать? Все, о чем ты меня предупреждала, сбылось. Отец выгонит меня, если я не приму руку мистера Астона, да и устроиться на работу в этом городе у меня уже не получится.
Нина встает со своего места только для того, чтобы опуститься перед моим креслом и взять меня за руки. Она смотрит с такой любовью и обожанием, что мне больно это видеть.
– Ты умна и красива, и ты ни разу не переставала бороться.
Я закрываю глаза, отгораживаясь от ее вида. Ее вера в меня слишком сильна, чересчур.
– Просто я так устала, Нина.
– Уставать нормально, – говорит она. – Но не смей сдаваться. Не позволяй искре погаснуть. Это твоя суть.
Я закрываю глаза и слушаю, как она поднимается на ноги и выходит из комнаты. Как только понимаю, что осталась одна, я открываю глаза и тут же начинаю рыдать. Я только решила, что слез не осталось, но вот реву в три ручья. И создается ощущение, что я не оплакиваю горе, а освобождаюсь. Когда слезы заканчиваются, меня охватывает то же чувство, которое я испытала после вальса с Эллиотом. То же самое, как и когда дочитала книгу о мальчике и собаке.
Горько-сладкий покой, одновременно болезненный и согревающий.
Гэвин приходит вскоре после двух часов дня. Мы устраиваемся с чайным столиком вдвоем. Он садится в кресло, а я занимаю свое место на диване. Сьюзан, горничная, приносит чай и печенье, и между нами повисает неловкое молчание. Я чувствую сильное желание надеть свою маску невозмутимости, но отгоняю этот порыв. После разговора с Ниной я решила встретиться с ним, не скрываясь за деланой личиной. Без возведенных стен. Безоружной.
Только я.
Гэвин тянется к чайнику и наполняет обе чашки. Затем трясущимися руками подносит чашку к губам и делает глоток. Я делаю то же самое.
– Что ж, полагаю, я должен признаться, зачем я здесь, – сообщает он и ставит чашку на блюдце. – Хотя, уверен, вы уже догадались. Я очень ясно выразил свое восхищение вами, если не непосредственно перед вами, то перед вашей семьей и друзьями. Вряд ли вас удивил мой сегодняшний визит.
– Нет, не удивил, – говорю я ровным тоном.
Он, кажется, воодушевлен моим ответом, его губы растягиваются в улыбке, он встает и подходит к дивану. Как только он садится рядом, я встаю и медленно пересаживаюсь на другую сторону стола. И смотрю ему прямо в лицо. Не с презрением или моей натренированной высокомерной усмешкой, а с открытым любопытством.
– Почему я вам нравлюсь, мистер Астон?
Его брови сходятся вместе, и он запинается, прежде чем отыскать ответ.
– Вы должны знать, что вы мне кажетесь очень красивой, – произносит он, краснея.
– Что еще?
Он поправляет галстук и откашливается.
– Ну, вы самая умная, начитанная девушка в Верноне.
– Откуда вам знать? Вы общались со всеми женщинами в городе?
– Мне не нужно знакомиться со всеми, чтобы отметить, что ваше остроумие не имеет себе равных. Мне хватило нескольких наших бесед.
– А с чего вы решили, что я умная?
– Я видел, как вы держали мою любимую книгу, – вспоминает он. – Тот факт, что вы цените ту же литературу, что и я…
– Разве вы не видели, как я возвращала книгу мистеру Корделлу?
Он наклоняет голову, на его лице смятение.
– О, да, я полагаю, так и было.
– Вот в чем дело, мистер Астон. Ваше впечатление обо мне ошибочно от начала и до конца. Признаю, полюбить другого человека из-за взаимного восхищения книгой очень романтично, но
