Тем не менее, теплая вода доставляла немыслимое удовольствие. Женщины тщательно промыли мои светлые волосы, намыливая и смывая несколько раз. Я упросила их хорошенько потереть меня, чтобы отмыть с бледной, синеватой кожи многодневную грязь, и стоически терпела эту процедуру. Потом, пока меня тщательно вытирали и сушили волосы, Ноэль полностью перестелила кровать. По келье разносился цветочный запах мыла, травяной — постельного белья, огонь в камине дарил ласковое, живое тепло. Вся эта суета вокруг меня и приятные запахи дарили необыкновенное ощущение радости бытия.
Когда меня уложили обратно в постель, я чувствовала себя вымотанной как никогда, а ведь всего‑то основательно искупалась и то не самостоятельно. Уже сквозь дрему услышала, что мне предложили выпить парного молока, послушалась и затем уснула.
Свет мой, зеркальце! скажи…
А С. Пушкин
Отрыв глаза, я увидела свет, пробивающийся сквозь плотно закрытые ставни, пронизывающий сумрак каменной неуютной кельи. Дрова в камине догорели, и огонь больше не радовал, разгоняя тени и сырость. И все же, теперь я лежала чистенькая, живая и от того чувствовала себя гораздо лучше. В этот раз во сне даже прошлое бывшей хозяйки тела меня не беспокоило. Зато собственное настоящее, стоило проснуться, накинулись растревоженным осиным роем.
Осторожно приподнявшись на локте, чтобы не разбередить заживающую рану, я осмотрелась: Ноэль нет, и пока спала, ничего не изменилось. Со стоном откинулась на подушки. Новый мир… новая жизнь… в чужом теле… Необходимо использовать каждый шанс выжить здесь. Нет, не по — новому, а просто жить. Что толку о чем‑то теперь жалеть? И от этой мысли вспыхнула до сих пор сдерживаемая моим невменяемым состоянием душевная боль. Как там папа? Ведь он остался один на один с проблемами, неудачами, женой и Валерией. Да, я не любила мачеху и сводную сестру, они меня тоже не жаловали, но отца, хоть мы были не слишком близки, жалко. Подруги, мои милые девочки, поплачут и со временем забудут. Любимого мужчину в той жизни не встретила, но были, в принципе, хорошая работа, своя квартира и оптимистичные перспективы на будущее.
Как стало очевидно теперь, там у меня все было не настолько плохо, чтобы легко отказаться от прежней жизни, но теперь я тут! Невероятный, но свершившийся факт придется принять как данность. Страшно. А вместе с кошмарами несчастной Сафиры и прочими реалиями мира Эсфадос, слишком напоминающего средневековье, страшно вдвойне. Что меня здесь ожидает? Что подстерегает за порогом темной кельи, которую раньше можно было посетить разве что на экскурсии по старым полуразрушенным монастырям? Да, я историк, искусствовед, но лично оказаться в «тех временах» не хотела никогда.
А еще их разделение на расы…может это как у нас: черные, белые, желтые? Хотя удивительные, явно нечеловеческие глазки Ноэль напрочь опровергали мое предположение. Еще вчера призрачно — сказочный Эсфадос сегодня становился реальнее некуда… другой мир… расы… и жизнь!
Боженька, куда я влипла‑то нечаянно?
Опять вспомнила ту сущность, которая пролетела мимо меня, — душу Сафиры. Мстительная радость, дикое облегчение, триумф и… клубок сумасшедших эмоций. Ненормальных, жутковатых, омерзительных! От нее веяло смертельным холодом, невольно заставившим задуматься: что могли сделать с человеком, ладно, пусть не с человеком, с живым существом, как нужно было издеваться над душой, чтобы превратить ее в подобное? Вот это пугало до чертиков. Помимо всего остального.
Сердце лихорадочно забилось, я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, и потревоженные мышцы отозвались болью. Рефлекторно приподняла руки, чтобы положить на больное место, да так и замерла. Кисть правой руки обвивал широкий литой браслет, соединенный тоненькой цепочкой с кольцом на безымянном пальце. Я поднесла руку к глазам, рассматривая занятное украшение, представляющее собой золотую витую косичку из двух полос. Интересно — как оно надевается? Застежки не нашла, браслет цельный, причем, довольно плотно сидит на руке. Неужели с рождения на мне? Или запаяли каким‑то образом?
Пока вертела необычную вещицу, заметила на коже рук странные чешуйки. Это что?! Дерматит какой‑то? Или помимо ранения я еще и болею чем‑то?
Я настолько разволновалась, что больше не могла находиться в неведении. Постанывая, вспотев от усилий, встала. Одернула белую, просторную рубашку из ткани, похожей на лен. Придерживаясь кровати, покачиваясь от слабости и шума в ушах, добралась до окна. Немного постояла, переждав головокружение, чтобы не рухнуть прямо на земляной пол, и, наконец, с невероятным трудом распахнула прочные, надежные ставни. Точнее — один из двух. Келью залил дневной свет, заставив меня зажмуриться. А в лицо ударила волна свежего, сырого воздуха, пахнущего морем и соснами. Лепота!
Привыкнув к свету, я поднесла к глазам руку и с минуту тщательно изучала. На сгибах пальцев, кистях, локтях виднелись небольшие участки чешуи, плавно переходящей в светлую, суховатую, скорее всего из‑за болезни, кожу. Я озадаченно потрогала чешуйки: не прилипли точно и не какой‑нибудь дерматит, хотя ему я сейчас, наверное, обрадовалась бы как родному. Тоненькие, полупрозрачные, серебристые пластиночки с золотистой каемочкой… Вероятно, если абстрагироваться от факта, что доставшееся мне тело покрыто чешуей, то девушка с серебристо — золотистым отливом смотрится хоть и непривычно, но интересно.
Нервно хихикнув, потрогала чешуйки еще раз — ну не русалка же, в самом деле, хвоста точно нет — потом растерянно потерла переносицу, лоб и… замерла снова. Боженька, только не это…
Я развернулась, держась за ставень, и судорожно поискала взглядом зеркало. На мою удачу, небольшое круглое зеркало лежало на одном из сундуков. Прилагая прямо‑таки титанические усилия, я добралась до него и опустилась на крышку. В глазах мельтешили мушки, руки тряслись от слабости, но огромное желание увидеть свой новый облик победило. Двумя руками подняла оказавшееся тяжеленным зеркало в бронзовой оправе и взглянула на свое отражение.
Овальное лицо с правильными чертами: большие глаза с золотисто — желтой радужкой и… змеино — кошачьим зрачком. На высоких скулах, ближе к вискам, и вдоль линии роста волос поблескивали уже знакомые чешуйки, придававшие яркости белоснежной коже и глубины глазам. А еще в дневном освещении среди серебристых волос сияли золотистые прядки. Необычная внешность, экзотичная, но красивая, наверное, если бы не изможденный больной вид и страх в глазах с моментально вытянувшимися в тонюсенькую ниточку зрачками. И настолько не похожа на мою прежнюю, что в груди заныло от новой потери. Потери самой себя!
