class="p1">Цефея, заняв свободное кресло, приняла из рук Рубина бокал вина.
— Раз уж мы говорим о Перворожденных, позвольте спросить… Все Хранящие избираются Перворожденными еще задолго до рождения. И, как я поняла из книг, дар Хранящего не передается в пределах одного рода.
Эниф искоса взглянул на Рубина. Хранящий, будто ожидая, что избранник Хроноса возьмет все объяснения на себя, некоторое время молчал.
— Не обязательно, — наконец произнес Рубин, — некоторые из Хранящих — потомки избранников одного Перворожденного.
— Рода, хранящие знание Перворожденного из поколения в поколение, считаются наиболее сильными. — Дополнил Эниф. — Говорят, что причина их силы — могущество предков. Я же считаю, что секрет их силы — это воспитание и тренировки. Методика обучения оттачиваются в таких семьях веками. Обыкновенно, в этих семьях чтят традиции рода, детей не отдают в Имперскую Академию. Обучением Хранящего занимается старейшина рода. Родится в подобной семье — это большая ответственность и, конечно, честь.
— Но почему не все Перворожденные избирают себе в Хранящие детей из одного рода? — Спросила Цефея.
— Лишь только Перворожденные, во власти которых была первородная сила награждены подобной привилегией. Эти Перворожденные были созданы первыми вначале времен. Они старшие. — Произнес Рубин. — Таким образом, поддерживается сохранение тайны источника их сил. К тому же, так больше шансов удержать мудрость в одной семье, ведь то, что Хранящие какого-либо Перворожденного избираются в пределах одного рода, указывает не только на их силу, но и на опасность могущества, которую необходимо удерживать под контролем.
— Первородная сила? — переспросила Хранящая. — Я не встречала упоминания об этом в книгах…
— Первородная сила — это то, что таилось в Айре до того, как Создатель сотворил Перворожденных. — Пояснил Эниф.
— Пламя, — добавил Рубин, — которым он разжег солнце. Вода, которым он наполнил мир. Земля, которую он поднял из глубин океана. Эфир, которым он напитал богов и сотворенных.
— Четыре стихии. — Догадалась Цефея.
— Верно. Четыре стихии. — Кивнул Рубин.
Цефея хотела спросить друга о том, относится ли Файро к числу первородных, но неожиданно заметила, как Хранящий прикрывает ладонью глаза. Его лицо внезапно вытянулось от усталости. Он поднялся с кресла и немного постояв у пустого камина просил у друзей прощения за внезапную усталость.
— В последнее время он сам не свой. — Неуверенно заметила девушка. — Быть может, ты знаешь причины?
Эниф отвел взгляд от друга и уставил на Цефею холодный взгляд стальных глаз. Он улыбнулся и Цефея, в сотый раз, невольно подметила красоту его лица.
— Вы — люди, даже Хранящие — непонятны мне. — Медленно и вкрадчиво произнес он. — Перед тобой только что сидел человек, за которого ты, по-видимому, переживаешь. Однако, о его самочувствии ты спрашиваешь у меня.
Проглотив справедливую насмешку Хранящего, Цефея попыталась перевести тему разговора в русло обсуждения последней прочтенной книги, но Эниф прервал ее рассказ вопросом.
— Расскажи мне о своей жизни. Как тебе живется в покоях Рубина?
Хранящая поднялась из-за стола и прошлась по гостиной. Немного помолчав, она рассказала другу о том, как Рубин балует ее подарками: платьями, книгами, картами. Как он, вопреки своему распорядку дня и ночи подолгу сидит с ней в библиотеке или гостиной, размышляя об искусстве, истории и помогая разобраться в исписанных тэлирскими рунами свитках.
— Он замечает на моем лице грусть и спешит тут же пригласить на танец или же посадить за рояль для изучения новой симфонии. Он занимает мою жизнь. Жизнь, которую я провожу в четырех стенах. Что в действительности за стенами этих покоев — мне неизвестно. И оттого я чувствую себя канарейкой, которую заперли в золотой клетке. — Закончила Цефея. — Справедливо ли его обвинять в моей грусти по свободе? Думаю, что нет.
— В твоем заточении виноват не только Рубин. — Заметил Эниф. — В большей степени причина тому я. А точнее — новости, которые я приношу с собой.
— Я все понимаю, Эниф. Разумом я понимаю каждое ваше с Рубином опасение. Но разве могу я уговорить свои чувства отказаться от мечты покинуть эти стены и посмотреть город? — Неожиданно она улыбнулась, будто оправдывая свою слабость, добавила: — Да и как заглушить свое любопытство? Я столько читала об Айре. А видела лишь то, что доступно разглядеть с балкона моей спальни.
— Подожди немного. — Попросил Эниф. — Очень скоро ты будешь свободна. Поверь мне, Цефея. Сейчас ты свободнее многих Хранящих… — Эниф осекся. Фраза, пророненная им в глубокой задумчивости, удивила Цефею. Не успев ни о чем спросить друга, Хранящая тут же услышала новый вопрос. — Рубин вскользь упоминал о твоих видениях во время болезни. Они все еще беспокоят тебя?
— Если ты о том, вижу ли я их до сих пор — нет, я не вижу их. Однако, я их помню. Каждое мгновение. У меня нет личных воспоминаний о жизни до того, как я появилась в покоях Рубина. Но у меня в достатке воспоминаний из жизни Айры. Думаю, я могу рассказать об этом мире больше, чем его старожилы…
— Что ты видела?
Эниф обратился к Цефее столь твердо и властно, что она впервые вспомнила о его княжеском происхождении.
— Войну. Чуму. Голод… — Коротко ответила Хранящая, не желая вдаваться в детали. Затем, словно желая защитить Айру, девушка добавила: — Но было и счастье, с которым Айра также щедро делилась со мной.
— А что же с грядущими событиями? Ты видела то, что должно случиться? — настойчиво продолжал расспрашивать Эниф.
Цефея ненадолго замешкалась. Она не желала рассказывать о гибели мира, но, в то же время не желала обманывать друга. Взглянув на эльфа, девушка замерла и тот, будто прочтя в ее взгляде ответ, задумчиво протянул: «Вот значит, как…».
Часы на башне городской ратуши пробили одиннадцатый час.
Эниф разглядывал Цефею, задаваясь вопросом о том, станет ли она для Айры спасением или гибелью. Во мраке угадывался блеск ее аметистовых зрачков. Эльф неподвижно замер в кресле, от чего стал похож на холодную фарфоровую куклу, чье изящное тело и точеное лицо творил умелый мастер. Только твердый, ледяной взгляд пронзительных серых глаз выдавал в нем жизнь. Наконец, он моргнул, слегка нагнувшись, поставил на стол полупустой бокал вина и, отбросив от лица черную прядь волос, поднялся с кресла. В ладони эльфа блеснула россыпь перламутровых капель. Он положил их на стол и коротко сообщил: «Это для тебя», после чего, развернувшись, прошел к двери. На столе поблескивал серебряный гребень, украшенный лунными камнями. Цефея желала благодарить друга, но тот, развернувшись, произнес напоследок, поставив, тем самым, точку в их беседе:
— Каждый Хранящий несет тяжесть своей судьбы. В этом мы мало отличны от простых смертных. Но ты должна
