копыт за спиной, задние оборачивались и, увидав хозяина, уходили.
— Что тут происходит? — грозно спросил Ивон.
Народ торопливо расступился, открыв происходящее. К столбу у конюшни было привязано окровавленное тело раба, рядом стоял один из дружинников с плетью в руке. Он почтительно поклонился барону с сестрой и весело ответил:
— Вот, сбежать пытался. Да колдовством его скрутило, дальше моста не ушел.
— Вы его превратили в кусок мяса! — барон нахмурился. — Так вы бережете хозяйское добро? Если помрет, вычту его стоимость из жалования каждого.
Ивон зло посмотрел на собравшуюся дворню. Зрители, до этого радостно скалившиеся на бесплатное представление, понурились и почувствовали себя неуютно, кто поспешил побыстрее исчезнуть, кто попытался стать незаметнее.
— Отвяжите его и отнесите в лекарскую! — сердито приказал Ивон.
Внутри его все кипело от гнева на всех и на себя.
Дружинник поспешно сложил плеть и отошёл от столба, слуги же отвязали Аска. Тот рухнул бы на землю, не в состоянии удержаться на ногах, но его подхватили и, не особо церемонясь, поволокли в лекарскую — небольшую комнату возле кухни, выделенную бароном по настоянию сестры, для работников замка.
— Урсула, куда его? — спросил слуга.
— Вот сюда положте, на топчан, — ответила дородная женщина в сером свободном платье с синим передником поверх.
Пленника не особо бережно опустили на указанное место.
— Вот что с ним делать? — ворчливо спросила женщина, готовя питье для раба. — Исхлестали так, что помрёт не сегодня-завтра.
— Господин барон приказал его сюда принесть, — будто оправдываясь, сказал слуга.
— Идите уже, не мешайтесь тут, — Урсула махнула рукой и наклонилась к Аску с кружкой.
Слуги быстро покинули лекарскую.
— На, выпей…
Она приподняла голову мужчины и поднесла кружку к губам. — Оно хоть и горько, а выпить надо все. Боль утихнет и сможешь заснуть.
— Лучше умереть, — обессиленно прошептал он.
— Помереть никогда не поздно, и не всегда лучше, — ответила лекарка, убирая пустую кружку. — А вот жить всегда труднее.
Сознание путалось, не позволяя понять, где бред, вызванный горячкой, а где реальность. Единственное, в чем он не сомневался, это в реальности боли, грызущей избитую спину, и кашля, рвущего легкие в клочья. Чья-то рука подносила горькое питье и боль временно отступала, тогда приходили терзающие душу кошмары. В этих кошмарах он снова был Эвианом, а не рабом, потерявшим память, жил в осажденной крепости с живым отцом и друзьями, малочисленные союзники пока ещё были союзниками. Но и в бреду, и в сознании он не хотел жить, настойчиво призывая Жницу. И она откликнулась, подошла настолько близко, что он, наследник и последний из рода, увидел её рядом с собой. Еще немного, и он уйдет за ней, не будет больше ни боли, ни стыда, ни суеты. Но появился отец, совсем такой, каким он помнил его перед отчаянной попыткой прорыва из осажденного замка. Похудевший, с седыми усами и с неизменной трубкой в руке, он стоял рядом и раздраженно смотрел на него.
— С каких это пор мой сын пугается? — голос отца гремел, он сердито хмурился и пыхтел трубкой. — Сбежать проще всего.
— Моя жизнь унизительна… — начал он.
— Унизительно смотреть на то, что ты решил сдаться и сдохнуть как собака с ошейником и на цепи! Это мне унизительно смотреть на тебя! Слабак!
Отец раздраженно выдохнул табачный дым и исчез.
— Ваша светлость, я сделала все, что смогла. Будет ли он жить, день-два и станет ясно…
Голос Урсулы пробился сквозь забытье. Пахло мятой и ландышами, так пахли мамины руки, он не помнил её лица, но тепло и запах остались в памяти навсегда.
— Тебе трудно, мой мальчик, но ты сильный… — Теплые руки обняли его. — Ты справишься…
И все снова потухло — Эвиан опять потерял сознание.
Проснулся от протяжного стона и огляделся вокруг. В комнате стояло несколько широких лавок, у дальней суетилась Урсула.
— Ну что же ты? Тужься, иначе ребенка убьешь. Немного осталось!
Эвиан отвернулся, чтобы не смотреть. От слабости снова задремал, сквозь дремоту слышал крики роженицы и плачь ребенка, через какое-то время все затихло. Теплое и мягкое животное забралось под бок, раздалось тихое мурчание. Послышались шаги, он повернул голову и открыл глаза. Рядом стояла лекарка и тревожно смотрела на него.
— Я не умру, — тихо сказал Эвиан. — Теперь не умру.
Урсула с облегчением села на ближайшую лавку.
— Ох и пришлось с тобой повозиться! — сказала лекарка. — Жница совсем рядом была.
— Я знаю, видел её.
— Что же это я! — Всплеснула руками женщина. — Ты же, поди, пить хочешь. Подожди.
Она отошла столу, стоявшему в этой же комнате, взяла кружку с травяным отваром.
— На вот, выпей. Тебе пить надо, много крови из тебя вытекло. Сейчас Эйру кликну, она бульона принесет.
Отвар был теплый и душистый, с легкой горчинкой.
— Давно я здесь? — спросил пленник.
— Почитай с месяц.
— Так долго…
— А что же ты хотел? На спине ни клочка целого не осталось, да еще и легкие застудил. Мы с её светлостью еле выходили тебя, — словоохотливо поведала женщина. — Она хотя и девчонка совсем, но лекаркой ей суждено хорошей быть, ежели муж позволит.
— А ну брысь отсюда! — Урсула хотела прогнала кошку, что лежала под боком Эвиана.
— Не надо, — попросил он. — Пусть останется…
— Она возле тебя с первого дня крутится, не уходит, — поворчала для порядка лекарка.
Следующие дни он много спал от слабости, но молодость и хороший уход делали свое дело, силы прибывали, он понемногу начал подниматься. Подолгу ходить еще не получалось, но силы постепенно восстанавливались. Урсула стала давать Эвиану небольшие поручения: убраться, растереть растения. За такой работой его и застал Кадар.
— Ты все-таки не сдох. Живучий как крыса! — приговаривал он, медленно обходя раба.
Плетью поднял ему рубашку. Кошка из лекарской, постоянно ходившая за Эвианом, выгнула спину и зашипела, но клерк, не обращая на животное внимания, продолжил:
— Отощал, соплёй перешибить можно. Что молчишь?
— Не годится рабу свободного перебивать, — ответил пленник.
— Верно, — Кадар осклабился. — Смотрю, порка тебе на пользу пошла.
— Ты куда запропастился? — воскликнула, входя, Урсула. — Я тебе что велела? Дров принести, одна нога там — другая тут. А он лясы стоит, точит.
Эвиан дёрнулся выполнять её поручение, но клерк придержал его рукоятью плети.
— Ты чего его держишь? — напустилась на клерка Урсула. — Пока он у меня находится, тут командую я.
Кадар усмехнулся и опустил плеть.
— Ничего, скоро тебе обратно. Иди.
Через несколько дней Эвиану принесли старую теплую одежду, поношенные, но крепкие башмаки, и приказали отправляться обратно на конюшню.
Весной обитатели замка были
