Я не могу допустить, чтобы это случилось с Ксандером.
— Кто скажет слово в защиту Ксандера? — спрашивает Колин.
Все молчат.
Анна смотрит на меня. Я вижу, что ей жаль, но я все понимаю. Конечно, ей пришлось использовать все свое красноречие, защищая Хантера. Он ей как сын, она поступила правильно.
Но здесь больше нет никого. Кассии нужно сидеть в лазарете с Каем, давать ему лекарство и ждать, когда он очнется. Кай встал бы на мою сторону: но он неподвижен.
Люди переминаются с ноги на ногу и смотрят в сторону Колина. Они злятся на него за то, что тот затягивает сцену. Я тоже хочу, чтобы все поскорее закончилось. Я закрываю глаза и слушаю стук своего сердца, свое дыхание и шум ветра высоко в деревьях.
Кто-то выкрикивает, и голос мне знаком. — Я скажу. — Я открываю глаза и вижу Кассию, пробирающуюся сквозь толпу. Она все-таки пришла.
Ее лицо светится. Лекарство, должно быть, помогло.
Но что-то не так со мной. Я бы должен радоваться, что Кассия пришла, и что лекарство действует. Но я могу думать лишь о больных из провинций и о Лей, во мне растет беспокойство, что уже слишком поздно. Как много людей мы в состоянии вернуть из комы? Подействует ли лечение снова? Найдем ли мы достаточное количество луковиц? И кто будет решать, какие люди получат лекарство в первую очередь? Столько вопросов, и я не уверен, что мы сможем найти ответы достаточно быстро.
Никогда еще я не чувствовал такого опустошения.
Люди подходят, чтобы забрать свои камешки, которые они использовали, проголосовав за Хантера. Камни еще мокрые, и вода каплями стекает на одежду поселенцев, оставляя крошечные темные пятна. Некоторые люди, ожидая, нервно перекатывают камни в ладони.
— Это корыто, — говорит Колин, указывая на то, что ближе к нему, — для максимального наказания. Другое, — которое у ног Ксандера, — для более легкого наказания.
Он не уточняет, что это за наказания. Все уже и так знают? Анна предполагала, что наихудшим приговором для Ксандера может стать изгнание, потому что его преступление было не таким тяжким, как у Хантера.
Но для Ксандера ссылка будет означать смерть. Ему некуда идти. Он не выживет в одиночестве, и, чтобы вернуться в Камас, понадобится долго идти по труднопроходимой местности. Возможно, он найдет Хантера.
Но что потом?
Я смотрю на Ксандера. Солнце прокралось сквозь кроны деревьев и зажглось золотом в его волосах.
Мне никогда не приходилось задумываться, какого цвета его глаза, в отличие от глаз Кая. Я всегда знала, что у Ксандера глаза синие, и что он будет смотреть на тебя взглядом, полным доброты и искренности. Но сейчас, хотя цвет и не изменился, я знаю, что изменился Ксандер.
— Иногда мне с тобой одиноко, — совсем недавно сказал он мне в лазарете. — Я не думал, что такое может случиться.
А сейчас ты одинок, Ксандер?
Мне даже нет нужды спрашивать.
По деревьям скачут птички, люди переминаются с ноги на ногу, ветер шелестит в траве и скатывается по тропинке, но все, что чувствую я, это его молчание — и его силу.
Он поворачивается к толпе, расправляя плечи и прочищая горло. У него получится, думаю я.
Он улыбнется той самой улыбкой, и его голос зазвучит над толпой, подобно голосу Лоцмана, которым он, может быть, когда-нибудь станет. Люди поймут, какой он хороший, и больше не будут хотеть уничтожить его — они окружат его, придвинутся поближе и улыбнутся ему в ответ. Так всегда было с Ксандером. Все девчонки в городке любили его; чиновники жаждали видеть его в качестве работника их департаментов; больные хотели, чтобы их лечил только он.
— Клянусь, — говорит Ксандер, — я делал лишь то, о чем просил меня Окер. Он хотел, чтобы лекарство было уничтожено, потому что понял, что совершил ошибку.
Пожалуйста, думаю я. Пожалуйста, поверьте ему. Он говорит правду.
Но я слышу звенящую пустоту в его голосе, и когда он обращает взгляд на меня, я замечаю, что его улыбка уже не та, что раньше. И не потому, что он лжет, а потому, что он просто выдохся. Он месяцами заботился о неподвижных, почти не отдыхая. Он видел, как слегла его подруга Лей. Он верил в Лоцмана, потом верил в Окера, а они все просили его о невозможных вещах. Найди лекарство, сказал Лоцман. Уничтожь лекарство, приказал Окер.
И я виновата не меньше. Сделай другое лекарство, попросила я его. Еще один разочек. Я хотела найти это лекарство так сильно, как никто другой, во что бы то ни стало. Мы все просили, и Ксандер давал. В ущельях, я видела, как Кай исцеляется. Но здесь, в горах, я вижу, что Ксандер сломался.
В корыте возле ног Колина задребезжал первый камень.
— Подождите, — останавливает Колин, нагибаясь, чтобы вынуть его. — Ему еще не дали шанс договорить.
— Не важно, — говорит кто-то. — Окер мертв.
Они любили Окера, и теперь его нет. Они хотят кого-то обвинить. Когда камни заполнят корыто, возможно, Ксандера приговорят совсем не к изгнанию. Возможно, это будет кое-что похуже. Я бросаю взгляд на охранников, которые привели сюда Ксандера и которые разрешили ему сделать лекарство. Они виновато отводят глаза.
Я неожиданно вижу другую сторону выбора. Выбора, который имеет каждый из нас.
Иногда мы делаем неправильный выбор.
— Нет, — говорю я. Я хватаюсь за рукав, вытаскивая шприц с лекарством, приготовленным Ксандером. Если я покажу людям его и присланный мамой цветок, который увидел Окер, то им придется понять. Мы должны были сделать это раньше, прежде чем начался суд. — Пожалуйста, — начинаю я, — послушайте…
Следующий камень летит в корыто, и в это время что-то огромное заслоняет солнце.
Корабль.
— Лоцман! — выкрикивает кто-то.
Но вместо того, чтобы двинуться дальше к посадочному полю, корабль, бешено вращая лопастями, зависает над нашими головами. Элай вздрагивает, и некоторые люди инстинктивно пригибаются. В памяти еще свежи обстрелы в Отдаленных провинциях.
В толпе раздаются стоны.
Корабль немного спускается вниз, но тут же снова поднимается. Его маневр ясен даже мне. Он хочет оттеснить нас, чтобы приземлиться в центре площади.
— Он же говорил, что никогда не будет пытаться сесть здесь, — говорит Колин с побледневшим лицом. — Он обещал.
— Площадь достаточно велика? — спрашиваю я.
— Я не знаю.
И потом все приходят в движение. Мы с Ксандером подскакиваем друг к другу, и он хватает меня за руку. Мы бежим прочь, наши ноги едва касаются земли, и ветер свистит над головами. Лоцман стремительно приближается к земле. Он может не пережить посадку, так же как и мы.
