На следующее утро я проснулся в своем обычном состоянии, обморок не нанес никакого вреда моему здоровью. Однако никакой радости это не принесло. Той ночью произошло событие, гораздо более значимое, чем мой глупый обморок — мы потеряли нашу дорогую госпожу Кариту. Она ушла от нас во сне, как раз в то время, когда Мира тратила свою силу на одного недостойного эльфа….
(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)
Мира вернулась в Белые Ключи почти сразу после похорон тетушки Кариты. Хотя она видела, что господину Амати тяжело ее отпускать, но оставаться в его доме не хотелось. И дело не только в том, что там находились эльфы, которые не были способны даже в самой незначительной степени разделить их с господином Амати скорбь по ушедшей тетушке. Их равнодушие Миру почти не задевало. Боги с ними, они ведь даже не люди, пусть живут, как хотят.
Гораздо больнее Мире было от чрезмерно ярко выражаемого горя господина Амати, который не скрывал, что считает себя виноватым в смерти тетушки и будто бы искал утешения и оправдания со стороны окружающих. Особенно с ее, Мириной стороны.
Мира несколько раз пыталась сказать ему, что не считает его виновным в уходе тетушки, но всякий раз наталкивалась на непонимание. Их последний разговор на эту тему закончился едва ли не ссорой.
— …. если бы я только не свалился в этот проклятый обморок! — в который раз повторил господин Амати, страдальчески устремив глаза в небо.
Они возвращались с кладбища, шагая по мощеным тиртусским улицам. По местному обычаю, после похорон близкого человека нужно было возвращаться домой пешком, и они так и сделали, несмотря на то, что погода не отличалась ни теплом, ни погожестью. Впрочем, странно было ожидать чего-то другого в конце осени. Дул морозный пронизывающий ветер, от которого Мира то и дело ежилась, плотнее закутываясь в плащ.
— Вы не виноваты, — в который раз повторила она, уже не особенно надеясь его переубедить. Впрочем, девушка не сердилась на своего приемного отца, кому, как не ей было известно, как трудно избавиться от чувства вины, если уж оно у тебя появилось. Однако разговор все больше напоминал бег по кругу, и это начинало раздражать. — Вы же не могли знать заранее. Да и даже если бы знали, что, не стали бы падать в обморок?
Эльф слегка замедлил шаг и повернулся к Мире.
— Я мог бы послать тебя к ней в те минуты, когда приходил в себя.
— Минуты? — не слишком почтительно хмыкнула Мира. На почтительность сил уже не оставалось. Переживания по поводу тетиной смерти, подготовка к похоронам, потом сами похороны вымотали Миру до предела. — Не преувеличивайте! Секунды, если точнее!
Господин Амати остановился. Взъерошенный, с измученным бледным лицом он сейчас совсем не походил на того изящного элегантного эльфа, по которому сохла добрая половина студенток тиртусского университета. Мира его никогда раньше таким не видела.
— Я все равно мог это сделать! Я должен был это сделать, я же видел за ужином, что ей плохо! Какой из меня сын Ани, если я не смог сделать даже такой малости! Нет, я был так рад, что ты рядом, что мне было не до ее страданий!
Это было что-то новенькое. Мира, успевшая сделать пару шагов остановилась и обернулась, удивленно глядя на приемного отца.
— Господин Амати, вы забываете, с кем говорите, — проговорила она, сделав быстрое движение головой, словно отмахнувшись от какой-то мысли. — Я ведь тоже дочь Ани, и я в состоянии определить, когда человеку плохо, и он нуждается в моей помощи. В ту ночь вам было плохо, очень плохо! Ваша нервная система будто сошла с ума, я боялась, что моих сил не хватит, чтобы привести ее в порядок. Я не могла отвлечься даже на секунду, а вы говорите о помощи другому человеку! Это было физически невозможно! И это вовсе не проявление эгоизма, в котором вы пытаетесь себя упрекнуть!
— А кого мне еще упрекать? — вдруг почти выкрикнул господин Амати. — Из-за меня умер дорогой нам обоим человек, кого мне еще упрекать?!
— Упрекайте меня, если вам так необходимо возложить на кого-то ответственность! — тоже не сдержалась Мира. — Это же я не почувствовала, что тетя умирает в соседней комнате, а должна была как дочь Ани!
— Глупости, ты-то здесь причем? — отмахнулся он от ее слов.
— При том же, причем и вы! — раздраженно парировала Мира. У нее было ощущение, что она бьется головой о стену. — Мы с вами были вместе, значит, мы оба это сделали. Но знаете, я не чувствую себя виноватой в смерти тети. Она ушла так тихо, что я не заметила ни малейшего всплеска энергии. Ни малейшего! Я думаю, мы должны уважать ее право на уход и не винить себя, а просто вспоминать о ней с любовью и благодарностью!
— Мира, девочка моя, — господин Амати после ее слов выглядел растерянным и шокированным, — что ты говоришь? Какое право на уход? Мы же дети Ани!… Сначала жизнь, Мира, а потом все остальное… Сначала жизнь!
Мира на секунду замялась, а потом вымученно, болезненно улыбнулась.
— Да кто мы такие, чтобы решать, жить кому-то или умереть? Мы с вами столько раз спасали тетушку, буквально возвращали ее к жизни, и ни разу не спросили, а чего хочет она сама. У меня такое ощущение, что она сбежала, как только мы с вами отвернулись….
— Мира, — господин Амати схватил ее холодную руку и сжал в своих ладонях, — Мира, ты не можешь так думать! Это не ты, Мира, это не ты!….
Мира осторожно высвободила пальцы.
— Это я, господин Амати, это я, — сказала она, поворачиваясь, чтобы идти домой. — Простите, если разочаровала, но это я.
Вернувшись домой, Мира долго не могла отойти от этого разговора. Несмотря на то, что неожиданно для себя высказала господину Амати то, что думала на тот момент, на душе все равно было тяжело. Ей казалось, что она окончательно потеряла своего приемного отца.
Он ведь никогда не примет ее такой, какая она есть.
И не будет больше их посиделок у камина, не будет рассказов, как прошел день, не будет тех трепетных и нежных отношений, которые грели Мирину душу с самой первой их встречи.
Не будет их долгих разговоров и обсуждений произошедших в университете событий и разных философских вопросов, где они настолько сходились в оценках и мнениях, будто были одним человеком.
С одной стороны Мире было грустно, а с другой она испытывала облегчение, потому что, как она недавно поняла, их единодушие было целиком и полностью построено лжи. На ее, Мириной, лжи. Лжи маленькой, больной девочки, которая была готова говорить все, что угодно, соглашаться с чем угодно, лишь бы ее любили и не прогоняли. И сейчас, высказав правду, Мира чувствовала, что поступила правильно, будто вернула то, что ей не принадлежало.
Вот если бы еще душа не болела о том, как теперь к ней будет относиться господин Амати…
Чтобы отвлечься от переживаний, Мира решила совершить объезд по дальним селам, чтобы оказать помощь тем, кто по каким-то причинам не смог приехать к ней в Белые Ключи. В конце концов, работа — это лучшее лекарство от хандры и уныния, так ее учили в школе целительниц. Раз больные не идут к ней, она сама пойдет к ним.
На следующее утро Мира взяла у старосты коня с повозкой и отправилась на поиски тех, кому могла потребоваться ее помощь. Сопровождения у нее никакого не было, кроме низкорослого и туповатого мужика по имени Шаватий, которого ей буквально навязал староста в качестве возницы. Мира и его не хотела брать, она бы и сама справилась с управлением повозкой, не такая уж хитрая наука. А что касается ухода за лошадью, то вряд ли в тех селах, куда она ехала, жители позволили ей бы заниматься лошадью. Сами бы и накормили скотинку, и напоили, и вообще сделали все, что положено. Но пришлось пожалеть старосту, сильно разнервничавшегося из-за того, что приходится отпускать лекарку одну. Мира пыталась его убедить, что ей ничего не грозит, ведь она даже черноборцев, приставленных к ней господином Амати, отослала после того случая в Ореховке. Какой от них толк, если Тось так легко с ними справился? Но староста уперся как бык. Где-то Мира его понимала. Случись с ней что, его же заклюют и свои, и чужие. Поэтому нехотя согласилась на Шаватия.
