Дрожа, краснея и задыхаясь, я всё равно не отталкивала его. Обнимала, ощущая ладонями атласную гладкость кожи. Чуть не завопила от страха, когда он сунул руку под футболку и повёл ею вверх. Стиснула зубы и не издала ни звука. И забыла обо всех страхах на свете вообще, когда посмотрела ему в лицо. Там не было животной похоти. Только огромное, сокрушительное желание обладать любимой женщиной. Прямо сейчас. И даже если бы весь мир лёг дымящимися развалинами, его бы это не остановило. В черных глазах, наполовину прикрытых веками, светилось дикое, сумасшедшее напряжение, безумно похожее на моё. Оно захватило, запутало в стонах, всхлипах, горячечной дрожи тел и из всех желаний оставило на поверхности только одно. Я хотела, чтобы любимому было хорошо…
Тишина казалась полной, почти абсолютной. Особенно после безумной какофонии, которая творилась всего несколько минут назад. Под моими ладонями, прижатыми к груди Брэйди, его сердце билось всё ровнее. Он закутал меня в одеяло. Пришлось побороться, чтобы высунуть наружу руки. Сам он был не укрыт, и мне нравилось трогать его, проводить ладонями по тёплой, гладкой коже. Брэйди перебирал мои волосы, пропуская их между пальцами. Длинные пряди казались особенно светлыми на фоне его рук. А я боролась с желанием посмотреть вниз, чтобы увидеть какой он там. Хоть и прочувствовала на себе в полной мере, увидеть тоже хотелось. Но было неловко и взгляд сам собой, нехотя, переместился на его лицо.
И всё там было прекрасно и великолепно: нежность, отголоски неистового желания, неприкрытое обожание, забота. Но что-то настораживало, и я, вскинув правую руку с выставленным указательным пальцем к самому носу Брэйди, возмутилась:
— Только попробуй сказать, что не стоило этого делать.
Он тихо рассмеялся, обхватил мой палец губами, и когда я покраснела, отпустил, улыбаясь до обиды насмешливо.
— Не бойся, не скажу.
Я облегченно вздохнула.
— Но, вообще-то, и правда рановато, — продолжил Брэйди, вновь становясь серьезным. Наклонился ко мне, провел губами по щеке, подбородку, длинным томным поцелуем обжёг кожу на шее, лизнул ключицу. Я замерла, напряглась непроизвольно, и он тут же отстранился.
— Тебя пугают прикосновения, Дженн, — сказал он едва слышно. — Я даже помочь тебе сейчас не могу.
— В смысле «помочь»? — не понимая, о чём идёт речь, переспросила я и упрямо добавила. — Не надо помогать. Я в порядке.
Брэйди обхватил меня обеими руками, прижимая к себе, и успокаивающе пробормотал:
— Ну, конечно, в порядке. Это я так. Не обращай внимания. У нас всё ещё впереди. И давай спать, Дженн.
Глава 3.3. «Благими намерениями…»
Спички рассыпались по столу. Я так давно не слышала этого уютного звука, что мгновенно вынырнула из полудрёмы и открыла глаза.
Темноту комнаты едва разгонял свет бра, на которое была наброшена рубашка Брэйди. А сам он сидел у стола, ко мне спиной, одетый в одни пижамные штаны. По старой своей привычке Брэйди раскладывал спички на столе. Так же, как делал это год назад, объясняя мне решение какой-нибудь заковыристой задачки по геометрии.
— Я разбудил тебя. Извини, — сказал он, не оборачиваясь. Не представляю, как можно было узнать, что человек проснулся, сидя к нему спиной, но у Брэйди этот получилось. Наверняка его сущность давала знать о себе таким наглядным способом. Я сделала вид, что не удивлена. Приподнялась в постели, опираясь на локоть, и ответила:
— Ничего. Всё равно скоро вставать.
Минимального движения хватило, чтобы тело тут же напомнило о себе. Лёгкой усталостью, едва ощутимой саднящей болью и сухой, почти неприятной, резкой чувствительностью кожи. Как после высокой температуры, когда жар спадает, сбитый антибиотиком, и остаётся противная слабость, звенящий гул в ушах от затихающей головной боли, и вот такое необычное ощущение от прикосновений даже мягкой ткани пледа.
Вчера вечером мы занимались любовью…
От этого воспоминания загорелись щёки, и сладко заныло сердце.
Я выбралась из-под одеяла, одернула футболку и провела руками по волосам, пытаясь пальцами «причесать» растрепанные пряди. Подошла к Брэйди и стала рядом, положив руку ему на плечо. Он прижался к моей руке щекой, царапая раздраженную кожу отросшей за день щетиной.
Стоять босиком на голом полу было холодно. От входной двери тянуло сквозняком. Но я не обращала на это внимания. Поджимая пальцы на ногах, я разглядывала замысловатую фигуру, которая складывалась из рассыпанных на столе спичек. Монументальное полотно ничем не напоминало смешные загогулины, которые Брэйди выкладывал, занимаясь со мной математикой. Оно занимало весь стол. Большому пакету с апельсиновым соком, пачке галет и трём пустым спичечным коробкам там места не нашлось, и они лежали рядом на стуле. Видимо, вопрос, который мучил Брэйди, был не из лёгких.
— Решаешь задачки? — спросила я из пустого любопытства, хорошо понимая, что если он сам не захочет рассказать, о чем думает, мне никогда ничего не узнать.
— Задачки? — Он усмехнулся. — Да. Пожалуй.
Брэйди небрежным движением сгреб спички в сторону, походя разрушая фигуру, на создание которой понадобилось далеко не пять минут, и усадил меня к себе на колени. Я обхватила руками широкие плечи, согреваясь его теплом.
— Замёрзла? — спросил Брэйди.
— Немножко, — ответила я и блаженно зажмурилась, когда он наклонился и ладонью левой руки принялся греть, разминать мои ступни. — Спасибо.
— Глупая, — сказал Брэйди. И вдруг начал обнимать совсем по-другому. Жадно, нервно. Его большие ладони гладили мою спину, теснее прижимая к груди, стискивали плечи, сжимали талию. Тёплые крепкие пальцы касались моего лица, зарывались в волосы на затылке. Он торопливо целовал мои щеки, нос, лоб, подбородок и снова щеки. Я растерялась от этого неожиданного напора. И мне это не нравилось. Так не целуют любимую женщину. Так нерадивые родители целуют ребёнка, которого потеряли в толчее большого города и уже отчаялись разыскать. Обегали все больницы и морги, а тут он вдруг нашёлся сам. Пришёл домой целый и невредимый.
Брови Брэйди сошлись на переносице в одну сплошную линию, правильные черты исковеркала маска жестокой отчаянной решимости.
— Эй! Эй! Эй! — завопила я, уворачиваясь от его рук. — Брэйди, ты что? Что случилось?
Брэйди некоторое время молчал, стиснув зубы, от чего четче проступали желваки на скулах.
— Я готов убить… того, кто встанет между нами, — ответил он, наконец, с отчаянием в голосе. — Убить. — Повторил он, и пальцы его правой руки скрючились, хватая воздух, сжимаясь и нервно подрагивая. Будто уже билась в их тисках шея того, кто неосторожно попытался вклиниться между нами, и вот, вот должны хрустнуть позвонки. Безудержная решимость лишить жизни человека была по-настоящему жуткой. Но в лице Брэйди не было садисткой удовлетворенности. Только боль и решимость, вызванная безысходностью. Супергерой. Опять. И, главное на пустом ведь месте, ни с того ни с сего напридумывал себе какие-то сложности, чтоб потом мужественно их преодолевать. Чувствуя, что смолчать не получится, я попыталась хотя бы сгладить свои слова улыбкой.
