нагромождение мебели и людей в комнатах напротив. В нескольких комнатах стояли кровати, а это означало, что, по крайней мере, некоторые Хорусиане спали здесь. Может быть, за этими комнатами был ещё один коридор. Когда я попыталась заглянуть сквозь эти стены, всё стало размытым и расплывчатым. Моё рентгеновское зрение, по-видимому, имело ограничения по расстоянию. Я осмотрела стены по обе стороны от себя. Я нашла лестницу, которая вела наверх, но не вниз, что означало, что мы были под землей. Выходы будут наверху. Вот куда мне нужно было пойти, если я хотела сбежать.
Я подняла глаза, ожидая увидеть больше офисных помещений. Большие квадраты, окружённые квадратами поменьше, раскинулись над головой. На некоторых квадратиках поменьше были выпуклости, указывающие на большие квадраты. Я не понимала, что это значит, пока не просветила рентгеном большие квадраты и не увидела еду на тарелках.
Я смотрела на изнанку людей, сидящих за столами и едящих. Бугры, указывающие на большие квадраты, были ногами людей. База Хорусиан находилась под рестораном. Хорошее место. Никто не удивится, почему поток людей приходил и уходил из этого здания. Никто не мог услышать мой крик из-за включенной музыки и шума людей, которые ели и разговаривали.
Телефон жителя Нью-Йорка запищал, напугав меня. Я снова опустила голову. Дыша слишком быстро, я с облегчением закрыла глаза. Они не поймали меня.
Житель Нью-Йорка пробормотал несколько слов по телефону. Повесив трубку, он обратился к Дейну.
— Теперь ты можешь позаботиться о своей подружке, — то, как он сказал «подружка», превратило это слово в оскорбление. У Дейна были сложности из-за того, что он встречался со мной.
Я повернула голову и посмотрела на лицо Дейна, когда он подошёл ко мне. Всё в нём, от нахмуренных бровей до походки, было торжественным. Он не отрицал, что я была его девушкой, и не отмахивался от оскорбления собственной шуткой. Это заставило меня задуматься. Житель Нью-Йорка не стал бы доставлять Дейну неприятности, если бы он встречался со мной только для прикрытия.
Так он действительно заботился обо мне, как и сказал? Это то, что действительно так сильно беспокоило жителя Нью-Йорка? Я была Сетитским отбросом, и один из Хорусиан всё ещё любил меня?
Дейн вытащил из кармана складной нож. Он со щелчком открылся и сверкнул на свету. На мгновение я забеспокоилась, что Хорусиане изменили свой план оставить меня в живых.
Дейн приставил нож к верёвке, и после пары резких рывков верёвки, привязывающие меня к стулу, ослабли. Он захлопнул нож, сунул его обратно в карман и поднял меня. Житель Нью-Йорка подошёл к двери, чтобы придержать её для нас.
Он покровительственно улыбнулся Дейну.
— Повеселитесь, дети. Не задерживайся допоздна.
Дейн проигнорировал его. Он, молча, направился по коридору. Я внимательно следила за нашим продвижением, помня о направлении лестницы.
— Я сниму с тебя наручники, когда мы войдём в комнату, — сказал Дейн. — Не пытайся сбежать. Электрический ток проходит по стенам, дверям и даже по пространству напротив дверного проёма. Если ты прикоснёшься к проводу, то потеряешь сознание. Если прикасаться достаточно долго, то может остановиться сердце. Так что просто не трогай.
— Ну, — сказала я, — приятно знать, что вы не пожалели денег на моё жильё.
Никто из нас больше ничего не сказал. Поход в мою камеру стал суровым напоминанием о том, что я была заключённой. Не имело значения, что Дейн поцеловал меня в комнате отдыха или сказал, что любит меня. Какая бы передышка у нас ни была, она закончилась. Здесь, в этом коридоре, мы снова были врагами.
После ещё нескольких поворотов мы подошли к большой металлической двери с прорезью для карточки-ключа. Дейн поставил меня на ноги, достал из кармана переливчатую зелёную карточку и вставил её в прорезь.
— Это отключит поле на несколько секунд, чтобы мы могли пройти. Когда мы войдём внутрь, помни — не прикасаться ни к одной из стен, — лампочка над щелью вспыхнула зелёным, и он открыл дверь.
Это работало точно так же, как в гостиничном номере. За исключением аспекта смерти от удара током.
Дейн отнёс меня в середину убогой металлической комнаты. Он положил меня на пол, животом вниз. Пока он снимал наручники с моих рук и ног, я огляделась. На полу лежал тонкий поролоновый матрас. Из тех, что ты берёшь с собой в поход. Ни простыней, ни одеял, ни наволочки для подушки поверх матраса. Рядом с матрасом стояла стопка книг. Вот и всё, что касалось мебели. Сбоку была раковина, а рядом с ней узкая дверь. Низкий гул заполнил комнату, предупреждая, как десятки гремучих змей. Электричество в стенах, предположила я.
Я осторожно пошевелила руками и ногами. В одних местах они онемели, в других болели. Почему Дейн привёл меня в комнату один? Я могла бы попытаться схватить карточку и сбежать. Но, даже несмотря на то, что я была свободна, я чувствовала себя слишком напряженной, чтобы кого-то обогнать или перехитрить. Не сравниться с ним. Я села и потёрла запястья.
— Это ванная, — Дейн указал на узкую дверь у раковины. — Дверь не электрифицирована, но стены вокруг неё электрифицированы. Ты, наверное, уже заметила камеры на потолке. Если ты останешься в ванной слишком надолго, кто-нибудь придёт посмотреть, в чём дело. Мы будем приносить тебе питание три раза в день и приглушать верхний свет на ночь, чтобы ты могла спать. Моя мама собрала для тебя несколько книг. Большинство из них — романы, но пара, — сказал он с иронией в голосе, — определённо трагедии. Когда ты закончишь их, мы попытаемся найти что-нибудь ещё, но я не могу дать никаких гарантий. Поблизости не так много английских книжных магазинов.
Я посмотрела на стопку. Мне придётся пройти через это только в том случае, если мой отец откажется сдаться. В противном случае я не пробуду здесь достаточно долго. Я сильнее потёрла запястья и переосмыслила ситуацию. Нет, я была неправа, Хорусиане, вероятно, никогда не собирались освобождать меня, независимо от того, что сделает мой отец.
Я надеялась, что мой отец знал, что Хорусиане не сдержат своих обещаний, и он будет держаться от них как можно дальше.
Дейн открыл рот, чтобы что-то сказать, затем закрыл его и засунул руки в карманы. Он не двинулся к двери. Казалось, он о чём-то спорил сам с собой.
— Что? — спросила я.
— У меня к тебе вопрос, — он пощёлкал чем-то в одном из карманов брюк. — Ты предпочла бы узнать правду, зная, что это будет больно, или ты предпочла бы жить с менее болезненной ложью,
