оторвала кусок кислой лепёшки.
Стряпуха и вправду перестаралась. Наверное решила едой просить прощения за свои слова и то, что переступила черту в их с фераном отношениях. По крайней мере, Рэтар, точно знал, что пригрозив ей волей, он её очень напугал. Вот результат — раньше, когда он ел наверху, такого пиршества она ему не устраивала.
Было тушёное мясо, овощи, лепёшки — кислая и из вриха, фрукты в кристе, тлус, цнеля, вода, сладкое молоко и отвар из цветов синхи, заготовленных ещё во времена, когда было тепло.
— Я никогда ничего подобного не видела, — отозвалась Хэла, хмурясь и разглядывая еду. — Это что?
И Рэтар ухмыльнулся, стал перечислять и объяснять, что из себя представляет то или иное блюдо. Обед превратился в какую-то по-детски забавную игру и Рэтар осознал, что ему стало легче — тревоги утра отпустили.
— Что такое “валенки”? — спросил он, когда ведьма распробовав лепёшку из вирха радостно её уплетала.
— Слышал? — она хихикнула. — А, поразительная слышимость! Хорошо, что ты не видел. Я ещё и сплясать умудрилась.
— И я такое пропустил? — покачал он головой, на деле хотел бы видеть.
— А то, — кивнула Хэла. — А валенки это такая обувь, практически национальная у моего народа, её валяют из шерсти и она очень тёплая. У меня такие были, когда я маленькая была.
И ведьма стала рассказывать о своих валенках. Ему было безумно приятно слушать её, этот голос, словно варса, ставший таким необходимым, что если вот она замолчит, то вокруг настанет невыносимая, оглушительная тишина.
— Рэтар, а можно купить серую? — спросила внезапно ведьма, даже тона не меняя от своего рассказа про детство: санки, зиму, шубу, дедушку и конюшни. Очередная куча непонятных слов. Хотя про зиму и дедушку он уже понял всё, да и с конюшней разобрался.
— Что? — удивился он.
— Можно ли выкупить серую? — повторила вопрос Хэла.
— Серую? — не понял феран. — Зачем?
— Ну, чтобы с ней жить, — ответила ведьма, как будто это что-то очевидное и само собой разумеющееся.
— Жить? — Рэтар почувствовал себя дураком.
— Ну да, — кивнула она, слегка улыбаясь. — Семья вот такая неправильная, странная, всем поперёк горла стоящая — выкупить, чтобы любить.
— Для кого ты спрашиваешь? — это было очевидно, даже важно.
— Я теоретически, — пожала плечами Хэла.
— Что?
— Ну, предположительно, — она слегка нахмурилась, улыбаясь. — Например, к тебе придёт воин и спросит “а можно ли, достопочтенный феран, выкупить одну из серых?”
— Потому что любит её? — уточнил Рэтар.
— Да. Что ты ответишь?
— А она?
— Она предположительно тоже его любит, — ответила Хэла, потянувшись за очередным куском лепёшки.
— А его семья? — спросил феран.
— Что его семья? — нахмурилась вопросу ведьма.
Рэтар вздохнул:
— Ему придётся отказаться от своей семьи, Хэла, — пояснил он. — Мало кто на это идёт. Про кого ты говоришь?
— Я не могу сказать, — повела головой ведьма.
— Хэла, — Рэтар нахмурился, хотя, боги, как же, чтоб вам просто!
— Я не могу сказать тебе, потому что не говорила с ней, — пояснила она. — Я хотела спросить у тебя насколько это реально, что ты вообще разрешишь такое.
— Если девушка не будет против, — повёл головой феран. — Да, боги, я так отпущу. Но им будет тяжело… Если это воин, то что мешает ему быть с ней здесь. Сейчас ведь они общаются всё-таки.
— Потому что может ему не хочется прятаться, не хочется чувствовать себя виноватым или словно он вор, — ответила Хэла. — Он не хочет прятать чувства.
И Рэтара словно ударило — вот хотры…
Какой-то простой воин, скорее всего просто парнишка из селения, не хочет прятать чувства, а он, феран, чтоб ему, прячет. Он ворует сам у себя, оправдывается, и боится… боится, что ей причинят боль, потому что она с ним. Потому что они там, все эти люди, чтут закон и тот говорит им, что чёрная ведьма — это зло. Связь с ней, близость с ней — это хуже явзной хвори и проклятия всех богов разом. И Рэтар со всей его силой, властью, не может её защитить от этого!
Внутри всё взвыло.
Хэла потянулась и погладила его щёку, выдернула из болота самоуничтожения.
— Прости, что спросила, — прошептала ведьма.
— Нет, — он поймал её руку и поцеловал. — Всё хорошо, Хэла. Ему нужно будет основательно продумать, как, и главное где жить с ней. Ему нужно место, чтобы он был там нужен и никто не думал, что она иная, серая.
— Разве по нам видно, что мы другие? — нахмурилась женщина.
— Да, чаще всего, — кивнул головой феран. — Ты, например, я не встречал в своей жизни людей, у которых такие глаза, как у тебя.
— Что? Правда? В моём мире такой цвет глаз у, кажется, четверти населения всего мира, — она недоверчиво хихикнула.
— Я не говорю, что в нашем мире нет людей с глазами цвета ирнита, Хэла, — пояснил Рэтар. — Я только сказал, что я не встречал таких. А я видел очень много людей из самых разных мест.
Она задумалась, рассеянно кивнула.
— Если бы не твоя кожа, — заметил он, — то я сказал бы, что ты откуда-то из Налута.
— А что не так с кожей? — заинтересовалась ведьма.
— В Налуте все, ммм, вот такие, — он указал на фрукты в кристе, — вот такого цвета. Цвет криста, он так и называется.
— Бронзовый? — перевела она на свой язык. — Смуглая кожа? Но, если моя кожа загорит, она тоже станет такой.
Он нахмурился:
— Что?
— У вас кожа на солнце не меняет цвет? В смысле, какое солнце, чёрт, то есть под светилами кожа не меняет цвет? — уточнила ведьма и он отрицательно мотнул головой, всё ещё хмурясь. — И если я просижу на улице, под лучами, моя кожа останется такой же мертвенно бледной?
Вот этого Рэтар никак не мог понять. Хэла была красивой, но он так часто слышал от неё, что что-то, из чего делал вывод, что она себя красивой не считает. И не только красивой, но и достойной чего-то лучшего, большего. И он не понимал, почему и хотелось доказать, сделать что-то, чтобы она поняла, что ошибается.
— А в твоём мире изменится? — спросил феран.
— Да, — кивнула Хэла. — Станет вот такой, цвета кристы.
— Навсегда?
— Нет, — улыбнулась ведьма. — Потом сойдёт и снова станет бледной, словно я умерла пару дней назад.
— Хэла, — недовольно покачал головой Рэтар, и он хотел спросить, что не так, но не стал, потому что видел, как она ушла в себя, размышляя.
Взгляд её словно потерялся в бесконечной пустоте. И как бы ему хотелось показать ей какая она… невероятная, такая, что щемило внутри, потому что сама она,
