отлучке в пустоту. Доходчивым вышло объяснение из цепочки эмоций: чувство долга (неприятного, но необходимого) – чувство страха перед пустотой – самоуспокоение, вновь приправленное чувством долга, – и капелька ностальгии по их встречам в подпространстве. Таше пришлось несколько раз прокрутить этот ряд, пока от Стейза не пришло повторение последнего чувства – ностальгии по прошлому. Такая ретрансляция эмоций являлась знаком, что мысль понятна, и теперь, прежде чем разыграть из себя покойницу, Таша повторяла утверждённую цепочку. Приходя в себя, она ощущала уже не панику, а напряжённое ожидание Стейза и радостное облегчение от её возвращения, счастье, что с ней всё благополучно. Наверное, если бы она могла любить его ещё чуточку сильнее, её сердце разорвалось бы под натиском этой безмерной любви.
...
Стейзу доводилось проводить годы на космических станциях на самом краю исследованных пространств Вселенной и бродить по тверди непригодных для жизни планет. Он вёл многодневные исследования в гуще облаков планет-гигантов, когда во всех иллюминаторах видна только колышущаяся бело-серая муть, рождающая фантасмагорические фигуры неведомых чудовищ. Он долгие часы проводил во мгле подпространства, вне своего физического тела, но никогда его жизнь не казалась ему более фантастической, чем сейчас. Он не знал, на каких физических процессах и законах базируется хрупкая нить его связи с Ташей, но за десятилетия научных исследований убедился, что у всякого явления есть своя причина, даже если физикам она пока неизвестна. И он был благодарен неизученным чудесам природы за эту ниточку, за само существование своих чувств – это великое исключение для наурианца. Стейз не хотел представлять, насколько мучительней было бы сейчас его прозябание внутри собственного замкнутого мирка без ощущения эмоций: Таша выступила для него точкой привязки к реальности, как ранее он сам выступал точкой привязки пустотной полости, созданной на пятом круге ада взорвавшейся звезды.
«И насколько тусклее была бы вся моя жизнь без Таши, – с теплотой думал стратег, – неудивительно, что люди всех других рас придают такое огромное значение чувствам. Начинаю представлять, в какой великой степени мы, наурианцы, кажемся им ненормальными».
Даже время суток он приноровился определять по эмоциям Таши. Если они быстро и хаотически сменяют друг друга, принося то печаль, то обиду, то веселье – в реальном мире ночь и Таша спит. Иногда она чувствовала пронзительную, пробивающую до дрожи нежность и жаркую страсть – Стейз горячо надеялся, что в такие моменты ей снится он. Утро начиналось с сердечной приветливости и радости встречи, день проносился в плавной смене самых разных эмоций, определяемых Стейзом как деловые: настойчивость, сосредоточенность на своём занятии и удовлетворение от сделанного. Любое сознательное «обращение» к нему шло с прологом из нежности и душевной симпатии. Если чувства Таши вдруг наполнялись состраданием, а вслед за тем усиливалась боль – Стейз понимал, что медики пытаются вылечить его тело, проводя свои бесчисленные процедуры. К вечеру появлялось чувство усталости, и сонливость Таши гипнотически влияла на Стейза, погружая и его в глубокий, здоровый сон. Наличие устойчивого якоря, притягивающего к реальности, стабилизировало психологическое состояние стратега, которое, как известно, тесно связано со стоянием физическим. Мало-помалу эта связь проявляла себя...
Однажды утром, когда усилившаяся насыщенность чувства глубокой нежности сообщила о приближении Таши, одновременно пришло полузабытое ощущение прикосновения... Стейз затаил дыхание и отчётливо почувствовал трепетание мягких губ на своём лице. Его затопило восторженным недоверием к собственным ощущениям, и Таша отстранилась, излучая замешательство.
«Ещё! Повтори!» – фраза выразилась в чувстве ожидания и желания продолжения.
Помешкав, Таша поцеловала его ещё раз и верно расценила его бурную радость, ласково и лихорадочно поглаживая открытую кожу его лица дрожащими пальчиками. Стейз на пробу шевельнул рукой и ощутил шероховатость ткани под ладонью: к нему вернулась тактильная чувствительность, а вместе с ней – власть над своим телом. Игнорируя острые приступы боли, Стейз с наслаждением вытянул руки, согнул их в локтях и покрутил кистями. Проделал то же с ногами и наконец-то, после бесконечных часов «невесомости» и неопределённости, смог позиционировать себя в пространстве. Он чувствовал тяжесть своего тела, поддерживающее давление кровати, тугое сдавливание бинтов на торсе. Сглотнул и смог осознанно зарычать и выпустить клыки, напугав Ташу. Попытка обозначить улыбку наверняка провалилась, но чувство счастья и возросшей уверенности в себе ему удалось передать. Тёплые губы вновь коснулись его щёк и невидящих глаз, легкий ветерок, овевающий лицо, поведал, что Таша страстно шепчет ему какие-то слова. Он не мог их слышать, но не сомневался, что это слова надежды и благодарности судьбе.
– Ты моя звезда в бесприютной космической мгле, – постарался прошептать он в ответ, но, не слыша звука собственного голоса, вряд ли смог сделать это.
...
– Должен признать, пациент скорее полужив, чем полумёртв, – констатировал Хеймале после очередного осмотра и перевязки.
Указанный пациент уже не лежал беспомощно на кровати, а сидел, откинувшись на подушки. Таше приходилось кормить его с ложечки, но уход за больным стал намного проще. Стейз уже порывался вставать, но ослабевшие мышцы не держали изнурённое тело, и Таше пришлось грозно накричать на него и окатить волной негодования, чтобы удержать на постельном режиме. Военный хирург, повидавший всякое, помог стратегу изучить комплекс физиотерапевтических упражнений для восстановления мышечного тонуса, и он круглый день повторял их, стиснув зубы от боли: движения по-прежнему тревожили не до конца зажившие раны.
– Что тебе пишут родители? – заметив открытый конверт на столе, спросил Хеймале.
Заняв место врача у постели, Таша принялась подносить к губам Стейза ложки с пюре и кусочками котлеты. Она ощущала, насколько любимого мужчину раздражает его увечность, но ему слишком плохо удавалось координировать движение рук, что в совокупности с полной слепотой создавало сложности с самостоятельным приёмом пищи.
– О, первое их послание сплошь состояло из вопросов о моём детстве и множества тех мелочей, что не могут быть известны постороннему человеку, – с показной бравадой ответила Таша. Признавая полную обоснованность недоверия родителей, она ответила на все вопросы и приложила к письму их совместный портрет и изображение своего нового лица. – Второе письмо сообщало, что они сходили к экспертам и те подтвердили идентичность моего почерка, а также стиля рисунков. Из этого родители сделали несколько странный вывод, что я похитила их дочь и выпытываю у неё, то есть у себя, свои семейные секреты.
– А, так это с подачи твоих родителей в посёлок приезжал наш участковый и беседовал с тобой, мэром и шаманом?
– Да, удостоверился, что тут никого не держат в подпольных казематах. Повезло, что
