ручек, обвивших его талию в стремлении поддержать, и сказал: «Я сам», сосредотачиваясь на чувстве уверенности. Девичьи руки сжались сильнее, а потом неохотно разомкнули объятья.
Двигаясь в невидимых волнах неодобрения Таши, стратег обошёл небольшое помещение, запоминая расположение печи (счастье, что его «щупальцам» нипочём высокие температуры), мебели, входной двери. Особо долгих размышлений удостоились пустые вёдра на коромысле: стратегу пришлось встряхнуть весь запас своей небогатой фантазии, чтобы догадаться, для каких целей создано столь причудливое приспособление. Шатаясь от боли и перенапряжения в давно не трудившихся мышцах, он открыл дверь и вышел на крыльцо. На него обрушились холод и ветер, голубые нити нащупали под ногами рыхлую субстанцию, которая шипела и таяла при их прикосновении, превращаясь в воду. Да, за порогом лежал снег, обоняние его не обмануло. Вокруг Стейза закрутились небольшие потоки воздуха, сигнализируя о том, что к нему сбежалось несколько невысоких людей. Дети? Скорее всего. Транслируемое Ташей неодобрение стало сердитым, и её ручка решительно дёрнула его обратно за порог. Прислонясь к захлопнувшейся двери, Стейз притянул к себе Ташу и осторожно обхватил ладонью её шею, касаясь подбородка.
– Качай головой «да» или «нет», – стараясь говорить медленно и громко, попросил он, и подбородок Таши качнулся вниз-вверх. – Мы в мире Альянса?
Молчаливое «нет» и эмоция печали. Сопоставив с этим «нет» неработающий чип и отсутствие визитов к его постели друзей, коллег и родителей, Стейз предположил:
– Мы в закрытом мире?
«Да».
– Нас изгнали из Альянса, сослав к дикарям? – Впервые Стейз заметил за собой склонность к иронии!
Его сарказм оценили весельем, быстро сменившимся прежней печалью. Таша отрицательно качнула головой и осторожно обняла его, стараясь не давить на незажившие раны.
– Никто из Альянса не знает, что мы здесь?
Небольшое колебание и утвердительный ответ. То есть, если кто-то и знает, то это не друг. У стратега осталась последняя гипотеза.
– Ты вытащила меня из пекла звезды через пустоту, и нас случайно закинуло сюда?
Таша вздохнула, кивнула и на его футболку упали мокрые капли слёз. Нежно подняв её личико, Стейз на ощупь отыскал губами все солёные капли и прошептал:
– Я курировал последние обновления системы изоляции закрытых миров, так что я их и взломаю. Не плачь, звезда моя, нас услышат, слово Первого стратега.
Утром следующего дня Таша проснулась от стука печной заслонки. Приподнявшись на своём узком диване, она увидела, как голубые нити бесстрашно тянутся в гудящий огонь и ровной стопочкой укладывают в него сухие дрова. Стейз сидел напротив топки, грея лицо в потоках жаркого воздуха. На чугунной варочной поверхности закипал чайник и булькала каша, судя по аромату – гречневая.
– Быстро обучаешься, стратег по Науке, – смиряясь с неизбежным, покачала головой Таша при виде его аккуратно застеленной кровати. Пациент явно счёл себя достаточно здоровым, чтобы прекратить постельный режим не дожидаясь дозволения врача.
Вчера Стейз весь вечер тенью ходил за ней, ощупывая всё, к чему она прикасалась, и старательно вникая во всё, что она делает. Он даже попробовал отобрать у неё картофелину и самостоятельно её почистить, но с трудом сгибающиеся пальцы не справились с задачей, разозлив мужчину и испортив ему настроение. Ложку за ужином Стейз держал сам, решительно отказавшись от помощи и страхуя свои движения всё теми же голубыми лучами – единственным доступным ему прибором с ментальным управлением. И всё, что расплескалось и рассыпалось по столу, он тоже убирал сам, на ощупь отыскав тряпку и рукомойник. Таша сжимала зубы, чувствуя его боль при каждом движении, и усилием воли задавливала в себе желание вмешаться, а ещё – желание кликнуть Хадко с друзьями, чтобы те накрепко привязали к кровати не на шутку разошедшегося больного.
– Для полуживого ты излишне активен. Жаль, что сегодня все охотники на пушной промысел уехали, позвать некого, – пробурчала Таша, спуская ноги на пол, нашаривая меховые тапочки и отвечая чувством приветливой симпатии на такое же чувство Стейза. Стратег расхаживал по квартирке с голым торсом, чтобы лучше осязать обнажёнными участками кожи всё потоки воздуха и изменения в нём. Судя по его ощущениям, температура в шестнадцать градусов Цельсия, установившаяся в доме к утру, была для него вполне комфортной. Зябко кутаясь в стёганый халат, Таша даже позавидовала: – Генетики неплохо поработали над предками современных наурианцев, сильно расширив подходящий для вас диапазон температур. Или это изначальная расовая особенность? Ты заметил, что у тебя кровь на бинтах выступила от ненужной беготни? Что я скажу Хеймале?
На излучаемую ею тревогу и праведное возмущение отреагировали так, как повелось у них раньше, во времена мирной жизни в Альянсе: притянули к себе и крепко поцеловали, сбивая мысли и заливая тело томным жаром. Скользнувшую по горлу широкую ладонь Таша вначале приняла за продолжение ласки и не сразу сосредоточилась на невнятных словах:
– В каком направлении от порога идти за водой? Прямо?
– За какой ещё водой?! – взвилась Таша, отрицательно тряся головой. – Я сама схожу!
Её отстранили, обвили прохладными голубыми нитями и решительно усадили обратно на диван, не давая двинуться с места. Стейз, покачиваясь, подошёл к вёдрам и снял их с коромысла. На усиленно транслируемое Ташей яростное негодование он только поморщился и ответил эмоцией непреклонной твёрдости. Нашарил на вешалке старый тулуп Хеймале, застегнулся, сунул ноги в безразмерные валенки, стоящие у входа, и вышел на мороз. Голубые нити развеялись, когда он закрыл дверь, и Таша впрыгнула в собственные унты и тёплую шубу из оленьего меха, подаренную Хадко.
– Если не можешь остановить безобразие – возглавь его, – буркнула она, потянув Стейза в правильном направлении. Сердце мятежно запротестовало при виде того, как любимый мужчина несёт к дому полные вёдра, превозмогая бессилие и резкую боль, помогая себе энергетическими жгутами и слепо нашаривая обратную дорогу. Разум горестно вздохнул, напоминая, что любимому мужчине надо предоставить право быть мужчиной.
За день Стейз трижды сходил к колодцу, наизусть выучив дорогу, а на следующее утро Ташу разбудил звук топора под окном. О, у неё не возникло ни тени сомнений, кто взялся шуметь с утра пораньше, тем более что большинство жителей посёлка, как и предрекал Хеймале, уехали на другие территории.
– Слепой, глухой, а всё туда же! – рычала Таша, бегом огибая дом. Полярная ночь уже царствовала на южной окраине Таймыра, но единственная улица посёлка освещалась фонарями, исправно загоравшимися в семь
