рядом с Елицей находиться.
И стыдно было признать: Чаяна это только радовало. Хоть в чём-то сейчас он чувствовал, что приближается к Елице. Что связывает себя с ней обрывками заботы и внимания, которые успевал выказать, пока она была в себе. Пусть даже поговорить не удавалось: он не хотел утомлять её расспросами.
Как покатилось освободившееся от пелены Око вниз по небосклону, начали о ночлеге подумывать. Выбрали место хорошее, тихое, у родника, что бил в низине прямо среди камней, а над ним поставили в незапамятные времена колодец. Где-то далее на западе текла река неглубокая, но до неё добираться не стали. Раскинулись шатры и палатки. Захлопотала Боянка у огня с вечерей вместе с отроками: сейчас княжна помогать ей не могла. Радай хотел было пойти за водой иль за дровами: лишь бы со стряпней не возиться, да Чаян велел ему челядинке помогать. Тот расстроился заметно но перечить особо не стал.
Шумный нынче получился стан. Собрались парни у огня, как подкрепились и подобрели. Завели разговоры самые обычные: о жизни, о ярмарке скорой в Остёрске, на которую надо — кровь из носу — попасть. И о девицах тоже — как без них.
Боянка скрылась в отдельном шатре, что для княженки поставили, а вскоре оттуда послышались даже голоса тихие: значит, Елица вновь в себя пришла. И как встрепенулся Чаян, напрягся в ожидании, от желания дикого скорее в укрытие к ней сходить, проведать, а всё равно заметил, что и Леден оживился заметно. Но никто из них с места своего не сдвинулся: пусть Боянка разрешит зайти. Но та мелькнула всего пару раз снаружи и пропала в шатре насовсем.
Не решился Чаян тревожить Елицу — так и улёгся спать да уснул быстро.
Только разбудил ночью гул далёкий как будто. Он вскочил на лежанке своей, моргая часто, слушая грохот копыт, что явственно приближался откуда-то из чащи самой. Подумал, что почудилось сквозь сон, но нет, шум не стихал. Только громче становился. Чаян огляделся в шатре: никого. Пропал куда-то Радай. Лежанка его была смята и брошена небрежно.
По зыбкому свету, что пробивался сквозь плотные стены шатра, он понял, что уже и заря наступает, подкатывает огненным шаром к тёмному окоёму. Чаян встаал резко и принялся пояс с оружием застёгивать поверх рубахи синей, наспех натянутой.
Ввалился в шатёр дозорный:
— Наступает кто-то, — выкрикнул, взбаламутив мысли, ещё вялые со сна.
— Иди смотри в оба. Других буди, коли надо.
Сам Чаян к Елице поспешил, да едва с братом не столкнулся: тот уж лук в руке сжимал, готовый неприятеля, коли не ошиблись издалека, разить. Ни словом не перекинулись — Чаян скрылся в женском шатре.
И застыл на миг, едва не оглохнув от вскрика, что встретил его. Упёрся взгляд в фигурку светлую женскую, расплатанную на земле совсем недалеко от полога. Грянул гомон и топот копыт со всех сторон. В глазах потемнело на миг: Елица мёртвая лежит, и растекается под ней лужа блестящая крови, сразу впитываясь в землю. Но оказалось — Боянка. Коса её девичья змеёй пересекала спину её неподвижную. Привлекло внимание шевеление во мраке.
— Чаян, берегись! — оклик слабеющий.
Он развернулся, холодный клинок по боку пробежался — вскользь больше. Хоть и метил в живот точно, да тело сработало чуть раньше — удалось отклониться. Чаян схватил руку Радая. Столкнулся с ним лицом к лицу близко. Другой рукой выхватил свой нож и вонзил до основания самого ему в бок.
— Что посулили тебе, мразь? — прошипел.
И отпустил отрока, давая рухнуть наземь. Тот и ответить ничего не успел, скорчился, пытаясь ладонью прижатой удержать кровь, что щедро хлынула из глубокой раны. Чаян метнулся к лежанке, где сидела, ссутулившись, княжна — и смотрела на него, чуть подняв голову. Словно на это сил у неё не хватало.
Лязг клинков и крики яростные заполнили собой весь стан небольшой. Полыхнул костёр ярче и начал затухать, погружая всё вокруг в предрассветные сумерки, налитые золотом.
— Елица, — Чаян опустился на колени перед ней. — Ты цела?
Она покивала вяло. И тут ввалился внутрь ещё кто-то. Чаян обернулся, выставляя перед собой клинок — оказалось, Леден, взъерошенный, лютый, что волк. Окинул он взглядом быстрым, хищным весь шатёр — и успокоился малость, как Елицу заметил в здравии.
— Уводи её в лес. Мы разберёмся.
Только сказал — и пропал снова за пологом, взметнувшимся от удара его руки. Княжна дёрнулась на месте — встать, за ним броситься, да только едва приподнялась — и упала на лежанку снова. Всхлипнула жалобно, цепляясь взглядом за тонкую полоску света бледного, что лился на землю со входа.
— Я здесь останусь, — шепнула. — Помоги им.
Чаян покачал головой. Нельзя её здесь оставлять. Не тати это вовсе случайные. Да и Радай тут не зря оказался, Боянку убил да к княжне уже двигался. Кто знает, чем всё обернётся. Она должна подальше отсюда быть. Отправил бы с ней отрока — да нет теперь его. Даже в живых нет.
Чаян разрезал стенку шатра ножом и подхватил Елицу на руки, как бы ни сопротивлялась. А выходило это у неё ещё плохо — будо касания тканью слабые были её удары по груди и плечам.
— Не оставляй его! — глухо бранилась она: так сильно он к себе девушку прижимал. — Не оставляй!
Он проскочил в разрез и прямиком к лесу пошёл, всё ускоряя шаг.
Скоро минули границу прогалины, продираясь сквозь гомон и шум страшный, который словно в спину впивался копьями. Заполыхало что-то позади — бросило отсветы яркие по кустам бузины, что росли вокруг. Кто-то, кажется, метнулся за ними вослед: шаги уже было нагнали, да тихий вскрик оборвал их и звук упавшего тела — треском веток и валежника. Чаян и не обернулся: Леден стреляет метко.
Он долго нёс Елицу вглубь чащи. Старался не обращать внимание на то, как всё больше становится перед глазами тёмных пятен. Не так уж сильно его ранили, кажется. Но кровь текла тонкой струйкой по животу и впитывалась в схваченную поясом рубаху. Княжна держалась за его шею как могла крепко. Позади стихал шум сражения. Хотелось бы верить — совсем недолгого. И не рокового для брата и других парней, что лишь сегодня им на подмогу вышли. Лишь бы успеть убраться оттуда подальше. Так ведь по следам сыщут, если заметили. Если и впрямь Елица им нужна. Надо пройти через
