и смех… И от обоих веет любовью и нежностью… Он знает, точно знает, что по попе никто не даст, только грозятся. Что его непременно намоют, переоденут, а потом, обязательно поцелуют в макушку… Родители. Точно родители. Несомненно… Отчего ж лиц не видно? Новое сладкое видение, новые голоса…
— Амадео! Взгляните, дорогой, на проделки вашего сына! Виктран, как же так? Ох, и лишу я Вашу светлость сладкого!
— Лиа, душа моя, наш сын просто играл в разведку. Оттачивал навыки и знания, полученные на занятиях. Новый садовник такой подозрительный, да Виктран?
И они — тоже родители. Счастливые лица, которые видно четко. Нежная улыбка матери, серьезные и строгие глаза отца, грозящие карой похлеще отсутствия десерта.
А десерта все-таки не было за ужином. И выговор в кабинете отца получил, но все же… На ночь в макушку целовала и мама, и отец… И мелодичным голосом мама убаюкивала…
Выла за пределами норы метель, словно подхватывая чужую колыбельную, баюкала мышонка, нашедшего теплое пристанище, нагоняла больше снов…
Менялись видения, рос мальчик из видений, мужал…
— Я люблю твой смех. Ты словно мир собой заполняешь, до краев… щедро льешь. Как же я тебя люблю, слышишь? Мне никто не нужен, только ты… Я всегда буду рядом. Весь твой, веришь?
— Ты пьян…
— Тобой, и этим сумасшедшим и сладким ароматом вишни… Не гони меня, поверь в нас, прошу тебя.
Щемящая нежность, жаркие чувства затопили спящего мышонка, словно бы наяву все, словно не сон, за которым он подглядывал. Видения, чужие и словно бы свои…
— Уехала.
— Как? Куда?
— А откель мне знать, отбыла шалава, поминай как звали. И не ищи ее, задурила голову мальчишке, стыдобища какая!
— Вы… не смейте!
Видение оборвалось, сосущая пустота поселилась в сердце. Боль, непринятие, непонимание… Мышонок заворочался, запищал, будто желая скинуть оковы сна, открыть глаза, избавиться от глухой боли и тоски, но пробудиться ему не позволили… Священная Пара, насылающая видения, нежным теплом окутала, вновь погружая в видения без лиц…
— Воздух-воздух! В окоп!
— Справа! На землю!
— Серый, держись! Оса, тащи его!
Страшные картины мелькали перед морфом, звуки грохота и взрывы в видениях заставляли мышонка вздрагивать всем телом, подпрыгивать, но проснуться он не мог. Он был молчаливым наблюдателем, тем, кто видел, чувствовал все, что ощущал один из них. Он был Осой… Храбрым солдатом, надежным товарищем, однако выгоревшим изнутри до тла. Пустым он был. Утратившим желание жить. Ушедшим на войну, после того как узнал о замужестве той единственной, в ком видел смысл. Той, от кого хотел детей. С той, с кем желал прожить жизнь, создать семью…
— Отходите!
— Оса, ты…
— Не жилец уже. Отходите, прикрою!
Был еще боекомплект, была фенюша [20]. Была надежда спасти роту. А он все, считай двухсотый [21]. Хоть так выиграть время, забрать с собой душманов. [22] Яростный рев, звук пулеметной очереди, все смешалось…
— Ближе, еще ближе… Ну же…
Момент взрыва не отозвался болью в морфе. Его словно закружило, завертело водоворотом. Яркими вспышками заманило, увлекло цветными нитями, окружило радужным пузырем… Морф резко распахнул веки, все еще не до конца пришедший в себя после видений, с чувством огромной потери, пусть и осознанием себя как единственного сына четы Аригальерских, он думал не о родителях, не о королевстве и долге перед родиной, нет, в его голове билась единственная мысль:
«Я хочу снова тебя встретить. В новой жизни. Свет души моей…»
— И увидишь, и встретишь. Нить приведет. Ты должен ее узнать. А теперь — спи! — властный дуэт голосов, подкрепленный могущественной силой, вновь усыпил морфа. В этот раз даруя ему успокоение и сны без сновидений. Лечебное тепло, защищённость и уверенность. — Скоро вы встретитесь!
Конец!
