Да только ни одно не помогало, пролетая мимо ее ушей.
Она вбила себе в голову, что со мной обязательно случится что-то плохое теперь, когда я остался без своего Источника.
Но все же всему приходит конец – спустя бесконечное количество всхлипов Шуна затихла в моих объятиях, и тогда я сказал то, что она не могла расслышать прежде:
– Ты выбрала меня. А я – тебя. Я сам тебя выбрал, понимаешь? – ответом мне был легкий едва заметный кивок, больше похожий на попытку утереть слезы о мою насквозь мокрую рубаху. – Я выбрал тебя, моя девочка... потому что ты делаешь меня счастливым. Ты, именно ты. Ты делаешь меня сильным. Ты делаешь меня... настоящим. И я с тобой хочу делить эту силу и эту радость... – она не видела моего лица, и потому я закусил губу до крови, прежде, чем сказать то, что должен был сказать уже давно: – Я люблю тебя. Слышишь? Люблю!
Только когда эти слова прозвучали вслух, я понял, что это правда.
И повторил их еще сотню раз, пока не почувствовал, что порванных струн больше нет.
Как нет больше и связи, что держала меня столько лет.
Я был свободен.
И счастлив.
Эпилог
Они лежали, обнявшись – так, что обе руки принца покоились на животе Айны. И было ей столь тепло и столь хорошо, что хотелось плакать от переполнявшей радости. Но она не плакала, а только улыбалась темноте каюты и гладила его ладони, изумляясь тому, как много счастья может быть в простом прикосновении, не исполненном страсти и огня. Огонь тоже был хорош, но он остался позади, равно, как и страсть.
Им на смену пришло время чего-то большего, растущего из тишины и молчания.
Айна знала, почему его руки именно там.
В первый миг, когда после всех ласк сильные, шершавые от мозолей пальцы бережно коснулись ее лона, она вздрогнула, и пальцы тотчас соскользнули прочь: нет, он не хотел и не пытался вторгаться без разрешения туда, куда столько лет была закрыта дверь.
Но он надеялся... и давал ей понять, что отныне им не нужен кто-то третий, чтобы исцелить эту давнюю боль.
Айна поняла это столь же ясно, как если бы робкий его вопрос было облечен в слова.
«Разве сейчас можно? – спросила она неведомо кого, ощущая, как ее сердце стало биться в два раза чаще. – Разве мы не стоим на пороге войны? Разве не безумие это – открывать двери в такую пору, когда никто не знает, будет ли место для колыбели и будет ли время для колыбельных?»
И ответила сама себе:
«А когда, если не сейчас?»
Страх не стал меньше, но ухмылка смерти поблекла, и сама она отступила в тень, признавая свое поражение.
А Айна взяла руки Фарра и положила на свой живот, позволяя ему сделать то, что он не умел прежде, но мог теперь.
