тюкнулась носом в толстый зад плетущегося впереди лендровера и схватилась за телефон: — Паш, у меня с Великим Моржом вся эротика закончилась задолго до твоего появления. Мы с ним давно уже соратники, а не любовники.
— Могла бы и раньше сказать, — буркнул он и отключился.
А у Люси потемнело в глазах.
Богатое воображение, приученное складно выстраивать сюжеты и анализировать информацию, вдруг выдало очевидный и неприятный результат, который отлично объяснял, с чего вдруг Ветрова вчера потянуло на сантименты.
Кое-как, с трясущимися руками, она свернула вправо под раздраженные сигналы подрезанных водителей, пристроилась в карман вдоль дороги и заглушила двигатель.
Откинулась на сиденье, зажмурившись.
Великий Морж приехал к Ветрову и сделал ему заманчивое предложение. Приглядеть за Осокиной в обмен на повышение и теплое местечко в видовой полиции родного города. Пашенька все правильно понял и не стал устраивать запоздалый скандал. Но затаил в душе хамство.
Трахнуть женщину своего недруга — это ведь вписывается в мареновское представление о хорошей пакости?
Было так больно, как будто Люсю поимели первый раз в жизни.
С Великим Моржом все было понятно с самого начала: он использует ее, она использует его. При этом Люся понимала, что Китаев редко ставит ее в известность о причинах и целях, мирилась с тем, что исполняет его задачи вслепую, и не испытывала по этому поводу особых волнений. Она верила в его базовую порядочность.
С Ветровым же Люся изначально находилась в уязвимом положении: ей приходилось противостоять своему ужасу перед маньяком, мареновскому давлению, непереносимому стыду, что она перекинулась при постороннем, дискомфорту от собственной беспомощности и зависимости от охраны.
Гремучая смесь, которая лишила Люсю опоры, у нее просто не хватало энергии, чтобы дистанцироваться и закрываться еще и от Ветрова, который дарил ощущение безопасности.
Она верила ему, потому что ей очень надо было кому-то верить.
И он нравился ей, потому что был рядом в самые тяжелые моменты.
Люся привыкла к его внешности, ее очаровывали его запах, гибкая кошачья грация, сильные руки и кривая усмешка. Он был щедрым любовником и довольно заботливым сторожем.
А еще…
Тут она застонала в голос.
А еще ее заводило, что он не держит на нее зла. Что понимает: та давняя история закончилась. Люся просто исполняла свою работу, ничего личного.
Маша Ветрова считала это мазохизмом, а Люся — принятием.
Она убедила себя в том, что Ветров, сам далеко не идеал, способен принять Люсю целиком, со всеми ее плюсами и минусами в комплекте. Что она не скрывает от него своей сути, а он и не думает ее осуждать.
Марен, которого собственная семья едва выносила, готов к пониманию — вот что решила Люся. Он смотрит на вещи шире.
Зазвонил телефон.
Она посмотрела на крохотный экранчик — Ветров — и не стала отвечать.
Ей надо было пересобрать себя заново.
Оценить ущерб и понять, как жить дальше.
Дальше без Ветрова не хотелось, хотелось с ним, вот ведь напасть.
Даже несмотря на его ублюдочные мотивы — утереть нос Великому Моржу, — все равно.
Жесть как она есть.
Ах Люся, Люся, лапка увязла, всей жабке пропасть.
Она готова была придумать ему тридцать три оправдания, не сходя с места, она готова была признать, что, возможно, поступила бы точно так же. Не в том смысле, что спала бы с кем попало, но точно постаралась бы отомстить обидчику.
Ветров решал свои проблемы с Великим Моржом, а Люся… что Люся? Всего лишь инструмент.
— Соберись, — велела она себе, — это еще не конец света.
В окно машины постучали, и она невольно вздрогнула от неожиданности.
На улице стоял один из двух охранников-эфэсбэшников, она поздоровалась с ними утром на парковке.
Поморщившись, Люся опустила стекло.
— Людмила Николаевна, с вами все в порядке?
— Все отлично, — процедила Люся, вдруг озверев от того, что она даже оплакать несбывшуюся фантазию без посторонних не может.
Стало так душно, так тесно, что она поспешила тронуться с места, сцепив зубы и часто моргая. К черту слезы, Ветрова, охрану, маньяка и всю ее жалкую жизнь.
Сейчас есть проблемы посерьезнее, и они у внучки Великого Моржа.
Краеведческий музей, вопреки Люсиному ожиданию, вовсе не пустовал. Бродили по залам школьные экскурсии, а вокруг прилавка деда-коркора с его керамическими статуэтками толпились покупатели.
Николай Иванович, увидев Люсю, озорно подмигнул ей, продолжая бойкую торговлю.
Носов постарался, сделал отличные снимки фигурок с захватывающими и порой бесстыжими сюжетами, и в комментариях к материалу эти фигурки получили неслабую часть славы. Местами даже потеснили тот вопиющий факт, что мастер — коркор.
Люся подошла ближе, разглядывая товар. Ее внимание привлекла статуэтка, где Черномор похищал Людмилу. Вожделение и невинность.
— Никогда не могла понять, — заметила Люся, — зачем он все-таки ее упер. Лады — не то, от чего прутся марены.
— Да-да, — подхватил Николай Иванович оживленно, — марены прутся от ярилок, факт. Но способны они и на настоящую одержимость, и тогда им становится плевать на условности вроде вида. Дездемона была домовихой. Завернуть вам Людмилу?
— Нет, — покачала головой Люся, — мне с десяток вот этих милых ягов, грудью защищающих лад. Будут подарки на Новый год.
— Прекрасный выбор, — одобрил дед, ловко выдав сдачу пышнотелой бояне. — Минуточку, милая.
— Я никуда не спешу.
Деньги Николай Иванович отказался брать у нее категорически.
— Люсенька, — сказал он хитро, — я благодаря вашей статье трехлетний запас фигурок сбыл.
Это было неловко, и Люся расстроилась.
— Ну давайте я вас хотя бы кофе с десертом угощу! Внизу чудная кондитерская.
— А давайте, — оживился дед.
Они дождались, пока поток покупателей схлынет, и спустились вниз, в симпатичную кофейню, оформленную в стиле русских народных сказок. Дуб с золотой цепью, на котором сидел ученый кот, чем-то смахивающий на порнобояна Вешникова. Баба Яга, страж между живым и мертвым мирами, запихивала в печь доброго молодца, явно злобного банника. Богатырь рубился со змеем. Царевна-лягушка со стрелой в пасти ждала своего царевича.
— Сказка ложь, да в ней намек, — пробормотала Люся, поспешно отведя взгляд от лягушки, — о том, что жизнь еще страшнее сказок.
— Вас кто-то огорчил? — проницательно спросил дед.
Она пожала плечами:
— Просто иногда все кажется очень сложным. Знаете, вечный вопрос: почему я — это именно я, а не прекрасная лада Людмила, за которую отважный яг Руслан был готов умереть?
— Ну, нет, — засмеялся Николай Иванович, — отважный яг Руслан был готов умереть вовсе не за Людмилу, а ради подвига. Ради Людмилы был готов умереть мерзкий марен Черномор. А меня, знаете, умиротворяет сбалансированность природы. Например, у маренов много неприятных черт,
