моей щеки. Потом наступает момент, когда я присаживаюсь рядом с ним на землю. Частицы смещаются и формируют другую сцену: мы во дворике ругаемся. Мое сердце – или что от него осталось в этом странном месте – сжимается, когда я вижу написанную на моем лице ненависть. Я испытываю облегчение, когда сцена исчезает и возвращает меня в ночь, когда он признался мне в любви. Я смотрю все происходившее в обратном порядке, как сплетаются наши нагие тела, как мы впервые целуемся в библиотеке. И сожалею только о том, что тогда не сказала ему, что тоже его люблю. По крайней мере, теперь я наконец-то это сделала.
Игра света и воспоминаний продолжается, и мне остается только наблюдать. Просматривать каждый момент, пережитый с Эллиотом, вплоть до сцены, когда я присела на корточки рядом с волком и обнаружила, что он вымазан томатным соусом. Я помню, в какой ярости тогда находилась, а сейчас мне хочется смеяться. И плакать. Чувства смешались. Сладость и горечь.
Голос раздается снова:
– Это твое самое большое сокровище? Твое время с Королем Волком?
Мое сердце замирает от груза правды.
– Да.
Фиолетовые огоньки снова меняют форму, и я вижу, как иду по улицам Вернона. Моя улыбка холодна, жестока и надменна. Я никому не смотрю в глаза. Красивые джентльмены останавливаются, чтобы приподнять шляпы, но я не обращаю на них внимания. Слишком поглощена своей фальшивой личиной. Затем рядом со мной оказывается Имоджен, мы болтаем на тротуаре. Эмбер стоит чуть в стороне и улыбается мне. Я приветствую ее искренней улыбкой, но знаю, что в этой реальности мы никогда не станем подругами. В этой версии я изобретаю миллион способов уйти от разговора. Я никогда никому не откроюсь, ни одной живой душе не расскажу правду о том, что сотворил со мной скандал в Бреттоне. Я всегда буду фальшивкой. Одетой в маску. Испуганной.
Вот к чему я вернусь, если пожертвую нашими с Эллиотом воспоминаниями, подарившими мне ценный опыт.
– И ты готова обменять свое ценнейшее сокровище?
Я уже знаю свой ответ, но мне нужно несколько мгновений, чтобы подумать. Пускай Эллиот сделал мою жизнь лучше – и меня в частности, – моя жизнь не закончена. Если я однажды обрела способность любить и доверять, то смогу обрести их снова. А даже если не смогу, осознавая, что Эллиот и его волки будут жить со своими воспоминаниями, стоит мне только принести жертву… я понимаю, что этого уже немало.
– Да, я готова.
Неземной голос говорит в последний раз:
– Значит, проклятие было исполнено и снято.
Фиолетовый свет стремительно исчезает, разлетаясь вокруг и прочь от меня, как штормовой ветер. Затем растворяется, оставив меня там, где я находилась до этого – в дворике с розами.
Время размораживается, и Эллиот бросается за мной, чуть не придавливая меня в процессе. Он нащупывает мои руки, но в них пусто.
– Роза, – выдыхает он.
Я оглядываюсь через плечо, рассчитывая обнаружить ее торчащей из куста и понять, что странное волшебное фиолетовое место было не более чем сном. Галлюцинацией. Но роза исчезла.
Эллиот хватает меня за плечи, в глазах у него стоят слезы.
– Что ты сделала, Джемма?
Я лишаюсь дара речи. Я слишком напугана и боюсь заговорить, опасаясь, что иначе меня снова унесет в ту реальность, которую я видела мельком. Где мы никогда не встречались. Там я и его забыла.
Я таращусь на Эллиота, жадно запоминая цвет его глаз, форму его рта. Как его волосы падают на лоб. Звук моего имени, слетающий с его губ. Тембр его голоса, низкий рокот в груди. Мелодию его сердца.
«Забирай, – думаю я про себя. – Я готова».
– Скажи что-нибудь.
За спиной Эллиота что-то вспыхивает ярче солнца. Мы оба вздрагиваем и поворачиваемся к источнику, но как свет появляется, так он быстро и гаснет, и на его месте появляется изумительной красоты женщина. Я сразу понимаю, что она фейри. Даже с расстояния в несколько футов заметно, что она по крайней мере на дюйм или два выше меня, у нее стройное, гибкое тело, бледная кожа и заостренные уши. Ее волосы серебристого оттенка едва ли доходят до подбородка. Гладкие и прямые, они зачесаны назад от лица в стиле, которого я прежде у женщин не наблюдала. Ее одежда очень необычна: узкие черные брюки и облегающая рубашка, которая больше походит на жилет, чем на настоящий лиф.
Эллиот тут же оживает и приподнимается на единственной ноге. Как только он выпрямляется, то разжимает руку, и его деревянный посох появляется словно из воздуха. Он держит его под мышкой, а затем грозно шагает в сторону фейри.
– Никсия, – рычит он, – какого черта ты…
– А, так к тебе вернулись воспоминания. – Никсия улыбается ему, демонстрируя острые клыки. Затем бросает взгляд на посох. – Как и твоя магия.
Эллиот замолкает, и на его лице появляется замешательство. Я медленно встаю на ноги и направляюсь к нему. Когда приближаюсь, он вытягивает передо мной свободную руку в защитном жесте, не сводя глаз с женщины-фейри.
– Не подходи, Джемма, – шепчет он.
Никсия скрещивает руки на груди и отводит бедро с выражением наигранной невинности на лице.
– Почему ты так напряжен?
– Теперь я вспомнил, – шипит Эллиот. – Это ты меня прокляла.
Она пожимает плечами.
– Ну да. И, как создатель проклятия, я наконец почувствовала его завершение и пришла засвидетельствовать свое почтение. – Она внимательно меня оценивает. – А сняла его, должно быть, ты.
Эллиот поворачивается ко мне:
– Джемма, чем ты пожертвовала?
Я открываю рот, но все еще слишком ошеломлена, чтобы говорить. Слишком смущена. Никсия нарушает напряженную паузу быстрее меня:
– Она ничем не пожертвовала, Фловис.
Я хмурю брови. Фловис? Это настоящее имя Эллиота? Сейчас это не важно. Я смотрю в лицо женщине-фейри и из глубин океана шока, плещущегося во мне, пытаюсь достать хоть несколько слов:
– Ошибаешься. Я сорвала розу и пожертвовала своим самым ценным сокровищем… Но почему не сработало? Как проклятие разрушилось, если… если со мной еще ничего не случилось? – Меня охватывает паника. Проклятие будет отнимать у меня воспоминания понемногу, как это делало с Эллиотом?
Никсия откидывает голову назад и музыкально хохочет.
– Жертва сработала, симпатичный человечишка. Ты была готова по собственной воле принести в жертву свое величайшее сокровище, как и было указано в моих условиях.
Я гляжу на нее с непроницаемым выражением лица и жду объяснений.
Она закатывает глаза.
– Проклятие требовало только, чтобы человек был готов принести жертву. В нем не говорилось, что жертву нужно принести. Это же прямо в формулировке.
– Что? –
