С его точки зрения, и Арес, и Афродита уже получили достаточно, и как-то наказывать их дальше было бессмысленно. Арес, он, конечно, ещё и раньше получил, ну да Афродите, считал Аид, самое то будет немного побегать в виде двухголового (а ещё трехногого и четырехрукого) кастрированного мужика. Через пару дней, когда они все придут в себя, Геката, может, сможет их как-то разъединить — так или иначе, оно всё равно никуда не денется.
Ему же следует отдохнуть.
Определённо, какой был толк затевать эту авантюру со смертью и воскрешением, если проблемы с зельем можно было решить парочкой дополнительных ингредиентов, а божественные силы он всё равно потратил все до капли, и конкретно сейчас ощущал себя как смертный, которой не спал как минимум двое суток, потому как вместо сна все это время его вдохновенно пинали. Впрочем, несравненное удовольствие от краха Концепции, определённо, стоило того — к тому же, Зевсу явно было хуже, гораздо хуже, у него даже не было сил подняться, и даже с Герой он препирался лежа и через силу — словно понимал, что стоит на минуту замолчать, как снова соскользнет в бессознательное. Да, если бы не брат, кто знает, не шатались бы они все сейчас по развалинам Олимпа в виде чего-то многоногого и многорукого.
Аид представил эту прекрасную картину и тихо рассмеялся; Геката с Персефоной отчего-то подскочили — на нём скрестились четыре пары подозрительных глаз.
— Асклепий, — ласково позвала царица, — Иди-ка сюда!
— Не надо Асклепия, — открестился Аид, заметив, что лекарь уже собрался оторваться от Зевса, над которым нависал вместе с Герой. — Пойдем лучше к Танату. Я уверен… — он хотел пояснить, что раз Асклепий занят Зевсом, то Пэон точно не рискнет подходить к раненому Убийце и будет либо поить нектаром нимфочек, либо лечить глухоту Афины, но не стал договаривать и махнул рукой.
Танат обнаружился неподалёку. Его голова лежала на коленях Макарии, в глазах стоял туман — то ли из-за того, что он слишком сильно ударился во время взрыва, то ли из-за того, что царевна вздумала гладить его по голове, перебирая волосы, и Убийца оказался к этому морально не готов. Так или иначе, Макария явно решила воспользоваться его состоянием и с пугающей целеустремленностью пыталась напоить нектаром. Танат слабо сопротивлялся, не желая ощущать себя беспомощным, но итог этой битвы, так сказать, был известен заранее.
— Папа! Мама! — возмущённо пожаловалась дочь, увидев его с Персефоной. — Не пьет!.. Скажите ему!..
— Со мной все в порядке, — сквозь зубы сказал Танат.
— На твоём месте я бы всё-таки выпил, — зловеще сказал Аид, склонившись над Убийцей и ощупывая его голову. — С неё же станется и жертвенную кровь принёсти… нацедить…
— Надеюсь, ты не надумаешь лечить его, как тогда меня, ты сам едва на ногах стоишь, — озабоченно сказала Персефона.
Аид покачал головой — ещё бы, ага. План самоубийственных мероприятий на сегодня был выполнен с запасом. Все, что он собирался — убедиться, что с Танатом все будет в порядке, а потом найти какое-нибудь спокойное место и отдохнуть.
— Пойдем, — мягко, непривычно-мягко сказала Персефона, когда Танат все же выпил злополучный нектар, и они уговорили Макарию отпустить его. — Надеюсь, мне сейчас не попадется этот… Афроарес, или ещё что-то подобное…
— Деметра, — негромко сказал Аид.
— Да, например, Деметра, — не сразу поняла Персефона, и Аиду пришлось выразительно кивнуть в сторону деловито приближающейся Плодородной. — ещё чего не хватало, — прошипела она.
На усталом лице царицы мгновенно отразилась вся её дочерняя любовь.
— А у меня скоро будет бабушкофобия, — жизнерадостно заявила Макария, никоим образом не заботясь о том, чтобы соизмерять громкость своих реплик со скоростью приближения Деметры. — Надеюсь, у неё нет цветов?!
— Дитя мое! — ожидаемо ахнула Плодородная. — Кора, — позвала она, озабоченно покачав головой. — Нам нужно поговорить, — она перевёла взгляд на Аида. — Пожалуйста, оставь нас, — она схватила плотно сжавшую губы Персефону под локоть и потянула за собой.
Персефона споткнулась, будто оступившись, обернулась через плечо, встретила два одинаково подозрительных взгляда и нервно улыбнулась.
Макария отошла от Таната, и, не спуская глаз с удаляющейся мамы и бабушки, взяла Аида за руку:
— Ну что, засекаем полчаса? — прошипела она. — Я ей не доверяю.
— А мне кажется, она осознала, — шепнул в ответ Аид. — Смотри, за сегодня она ни разу не назвала меня подземным пауком. Вряд ли она потащила Персефону в этот поганый источник, как там его…
Макария согласилась — ещё раз осмотрела Таната, и, взяв с него клятву сидеть на месте до прихода Гекаты, ускакала на поиски Трехтелой.
Аид, чуть улыбаясь, смотрел ей вслед, пока Танату, не иначе, от сотрясения мозга, не пришло в голову заявить что-то вроде «Иногда мне кажется, что она действительно твоя дочь».
— Не понимаю, о чем ты, — категорично заявил Аид. — Макария — моя дочь.
Танат предпочел не продолжать эту сомнительную тему; потом появилась Геката, и Аид тихо ускользнул. Потом он наткнулся на Геру, которая, щебеча и размахивая Аресовой ногой, успевала не только руководить размещением раненых и инструктировать команду олимпийских богов относительно ведения поисков Аресофродиты, но и строить глазки Асклепию. Гера сходу отправила Аида с Гефестом, и бог-кузнец, грустный, опечаленный всей этой неприятной ситуацией с Афродитой, отвел его в какие-то безликие гостевые покои.
Главное, там был бассейн с горячей водой, и больше Аиду от этого мира не нужно было ничего. Смыв грязь, засохший ихор и с большим трудом избавившись от мраморной крошки, набившейся в волосы, он лег на каменный борт и закрыл глаза.
Потом, кажется, был не то короткий сон, не то забытье. Он очнулся от прикосновения к щеке чьих-то тонких прохладных пальцев — это была Персефона.
— Я… — не хотела тебе мешать, — смутилась она, убирая руку. — Отдыхай.
— Все хорошо, — сказал он, чуть повернув голову. Он все ещё лежал у бассейна, но кто-то накрыл его тонким покрывалом, а волосы успели высохнуть.
Персефона выглядела лучше — она явно успела переодеться и хотя бы немного отдохнуть. Пожалуй, следовало о чем-нибудь у неё спросить, или, протянув руку, коснуться ее, но он ничего не сделал и просто лежал, рассматривая золотистый узор на её тонком зелёном хитоне. Совершенно не хотелось ничего делать — лишь наслаждаться покоем и дразнящим ощущением нереальности.
Когда-то, пожалуй, он подумал бы, что это сон — но нет, он столько времени провел в чужих снах, что мог отличить одно от другого.
— Есть несколько нерешенных вопросов, — тихо сказала Персефона. — Твоих и моих.
На её губах появилась странная улыбка — слишком теплая, слишком нехарактерная для той Персефоны, к которой он привык — поэтому Аид все же не выдержал, сел по-турецки и сощурил глаза:
— Скажи-ка, сначала, как звали ту тварь с раздвигающимися зубами, которая притворялась твоим сыном? — подозрительно уточнил он.
— Его звали Загрей… — несколько растерялась Персефона. — Так! — спохватилась она, — А что это за многообещающее начало? Ты решил проверить, я это или нет?
— Учитывая, что с момента моего возвращения все только и делают, что ходят в чужих обличьях, и это может быть вовсе не ты, а Гера, Деметра, Артемида…
— Ну, знаешь, Гера, она бы сразу пришла к тебе голой, — заявила Персефона. — Но раз уж вопрос стоит так, тогда я тоже хочу убедиться, что передо мной Владыка Аид, а не Гефест или Аполлон. Скажи, когда ты пошёл вытаскивать меня из бредового сна, какие были твои аргументы…
Она насмешливо прищурилась, чуть подавшись вперед, и Аид улыбнулся:
— Я тогда много всего говорил и предлагал, но по-настоящему тебя пробрало только одно предложение — чтобы ты проглотила Макарию…
— Именно! — согласилась царица. — Не представляю, как до такого вообще можно было додуматься… И, в целом — до всего. В частности, я только недавно узнала, что ты удочерил Макарию…
