страхом, то я способен выбрать любое оружие?
— А то и бить всеми сразу.
— Но что если он прав, что если он и вправду сделает мир лучше?
— Может быть, в глубине души. Но своими действиями он не делает мир лучше, а замыкает на себе. Он говорил — всё начинается с порока и заканчивается добродетелью. Да будет так! Если Ранзор это начал, ты это закончишь. Пора указать человечеству верный путь, хватит потакать их слабостям, помоги им отыскать утраченную во тьме дорогу домой и обрести смысл. Я верю, у тебя всё получится, ведь с тобой будет брат, отмеченный кровью атлантов.
— Которого ты проморгала…
Тэсса усмехнулась своей самой прелестной усмешкой.
— Что ж, признаю, звучание твоего сердца тогда заняло меня больше, чем судьба всего мира. Вот такая я ненормальная.
— И как же мне поступить?
— Вернись, и закончи то, что начал.
— Но разве я не умер?
— Ты так ничего и не понял. Выбор всегда остаётся за тобой!
Голос Тэссы растворился, и остался только ветер, что нёс Макса вперёд по облакам.
Здесь жизнь берёт своё начало. Отсюда проистекают все мысли и поступки, вся красота, сила и ум, и неизменны их потоки. Как не можешь ты зайдя в реку развернуть её, так и не сможешь изменить течение жизни, да и как изменить то, о чём и понятия не имеешь.
Какие прочесть книги, просмотреть фильмы, прослушать музыку и какую жизнь прожить, чтобы разобраться, кто ты есть на самом деле? Можно описать себя тысячью слов, но будет ли в них хоть толика истины и, оказавшись перед выбором, знаешь ли ты как поступишь, или запнёшься и забудешь всё, что наболтал?
Возможно поэтому Макс и зарёкся говорить о том, как бы он поступил в той или иной ситуации. Мы редко знаем себя как облупленных, нам трудно судить себя со стороны, в нас тут же разыгрывается фантазия. А порой и чужая похвала смутит ясные воды разума, превращая нас в воображал и самодовольных болванов, которые только и делают, что оправдывают любые свои неудачи внешними обстоятельствами, а чужие характером самих людей. Мы лишь болванки, в которых смешались десятки мнений. Нам недостаёт самокритики и творческого подхода к делу. И вот мы оставляем реку своей жизни, думая, что где-то есть получше.
Максу хотелось обозлиться, а ещё больше хотелось быть кем-то другим, ведь этот кто-то другой возможно утратил не так много.
В закате дня начал лить тёплый дождь.
Как же это удобно злиться и жалеть себя, когда, казалось бы, выбора нет. Но ведь всё это человеческие эмоции, а значит, жизнь ещё теплится и не всё потеряно, осталось лишь направить чувства в правильное русло.
Но как во всём этом разобраться? Впитывать впечатление за впечатлением пока однажды тебя не осенит? Не тратить время впустую и искать себя в труде и развитии таланта? Как же узнать, что Я такое и из какого теста слеплен? Какие двенадцать подвигов совершить? Скольких бездомных накормить, заблудших вывести на верный путь и выиграть шахматных партий? Куда направить свой разум? Быть может на самого себя? К внутреннему свету? Растить его, пока он не озарит своим сиянием весь мир?
Облачный поток остановился. Всё замерло, и Макс впервые обратил на себя внимание. Кем он сейчас был? А точнее чем? Он не увидел своего тела, а значит все его здешние ощущения были лишь воспоминаниями.
Справа всё так же светило солнце, и Макс вдруг понял — он не плыл и не бежал, но разливался бликами, вот почему был так высоко и по этой же причине мог разглядеть всё прекрасное, что было на земле. Он был лучиком весеннего солнца, что в свою очередь олицетворило его дух и уцелевшее сердце. И оно вновь забилось. Запульсировало. Стало наполняться жизнью и силой. Нитками света из этого лучика потянулись свежие побеги, сшивая волшебной иглой сознание и новую ткань души и облекая это в прежнюю форму.
Макс закрыл внутренний взор и ощутил, как его дух наливается всеми былыми чувствами, всеми пережитыми ощущениями и впечатлениями.
Глазам открылся коридор, сшитый из неоновых нитей всех цветов радуги, всевозможных тонов и оттенков, и по каждой из нитей проносились сотни тысяч миниатюрных колец света, нервных импульсов. Макс брёл вперёд по этому коридору, но коридор ли это был?
Здесь всё ежесекундно изменяло форму. Вот ты идёшь по коридору с сотней дверей, но вдруг это становится лабиринтом, где неоновые стены лишь зримое препятствие, и ты легко можешь шагнуть сквозь них. Затем лабиринт исчезает и становится чередой комнат. Ты проходишь несколько и видишь перед собой лифт. Заходишь в него, нажимаешь кнопку вверх и взмываешь. Скорость нарастает, и лифт обращается в кита, за которого ты держишься изо всех сил, и вот вы с китом плывёте в неоновом океане чувств, ныряете в самые глубокие бездны, в тайные области Оно, где людьми порой овладевают беспричинные вспышки эмоций.
Макс рыдал, хохотал, был в грусти и печали, злился, жмурился и трясся от страха, заплывал в самые глубины отчаяния. В них Макс и предпочёл остаться, чтобы увидеть настоящего себя. Кит исчез, а вокруг был только самый чёрный из оттенков и тонов неона.
Непроглядная тьма, в которой, несмотря на это, можно было разглядеть силуэты женщины и мужчины. Взгляды, прикованные друг к другу. На лице мужчины небрежная усмешка. Её не рассмотреть, она как бы разливается в неону, и ты осознаешь это наплевательское отношение одного человека к другому. На лице женщины мольба. Мужчина вдруг начинает играть в кошки-мышки наоборот и прячет взгляд, требуя внимания, и женщина даёт ему желаемое и увивается за ним. Мужчина шевелит губами, извергает ядовитые слова, плюёт и ранит нежную душу. Её сердце начинает тревожно биться. Мужчина лишь смеётся и начинает отворачиваться, уходить, женщина же распаляется, источает себя и что-то светлое покидает её душу и наполняется темнотой и старостью, уродством, тогда как мужчина молодеет и свежеет. Женщина уже не может говорить, обессиливая и изнемогая, лишь разлагается, теряя свою прелесть и аппетитность, пока её возлюбленный посмеивается и не понимает.
— Ранзор, зачем ты препарируешь меня?! Забираешь всё без остатка, иссушаешь, зачем было вообще очеловечивать меня?!
— Ты ведь знаешь ответ. Вся моя семья поступила точно так же, нам было отказано в любви, и мы очеловечили то, чем питаемся, что сможет любить и дополнять нас. И то, что ты называешь агонией, я кличу любовью.
— Но другие, они оставляют внутри своих половинок часть себя, обмениваются энергией,
