— Нет, — он снова покачал головой, обхватив пальцами мои бёдра. — Нет, это не то же самое. Не то же самое, Элли. Это я должен был прийти к тебе…
— Почему? — раздражённо спросила я. — Почему это всегда должен быть ты, Ревик? Почему это твоя работа — налаживать всё между нами? Постоянно иметь дело с моим безумием? Это потому, что я беременна?
Он покачал головой, и ещё больше боли вышло из его света.
— Нет.
— Тогда почему? — спросила я. — В чём дело?
— Не я собирался уходить от тебя, Элли, — сказал он, задышав тяжелее. — Не я думал об уходе. Я не хочу никого другого. Я не люблю никого другого, — его голос сделался более тяжелым, хриплым. — Я должен это исправить. Я должен это исправить, Элли. Разве ты не понимаешь?
От боли в горле встал ком, мешавший дышать и на мгновение лишивший меня возможности ответить.
Всё ещё глядя на него, оставаясь слепой в темноте, я покачала головой.
— Нет, — только и смогла сказать я.
На мои глаза навернулись слёзы.
Несколько долгих секунд я просто сидела на нём в темноте, чувствуя эмоции, искрившие в его свете и моём. Я чувствовала, из чего он исходит, и пусть на каком-то уровне я это знала, я понимала его чувства и то, что он считает себя ответственным за всё это и за решение проблемы, чувствовать это в его свете — совсем другое дело. Совсем другое дело — ощущать его страх, ту его часть, которая верила, что уже слишком поздно, что он не сумеет спасти ситуацию для меня, для его семьи.
Мой разум обдумывал все те вещи, что я могла сказать.
Я подумывала поспорить с ним.
Я подумывала поговорить с ним о Даледжеме, от которого он держал меня подальше, хоть и не признавался в этом мне или даже себе. Я ощущала его чувство вины за это, понимание в глубине души, это убеждение, что он должен держать Даледжема подальше от меня, иначе потеряет меня навсегда.
В итоге я ничего не сказала.
Скользнув ниже по его телу, я удерживала Ревика в лежачем положении, упёршись рукой в его грудь, а другой обхватив его член. Я не ждала, когда он отреагирует, а взяла его в рот. Я не позволяла себе думать о том, зачем я это делаю, с каким мотивом, и не возражает ли он, учитывая всё, о чём мы говорили за последние несколько недель.
Я не думала о нашем споре касательно того, чтобы мы подождали и не делали ничего излишне интимного, пока не просмотрим все воспоминания вместе.
Я не думала об его клаустрофобии и о том, почему я изначально затеяла это.
Боль дрожью пронеслась по нему, затмив мой разум.
Она волнами ударяла по моему свету, становясь всё более интенсивной, и его пальцы вплелись в мои волосы. На мгновение я ощутила в нём сомнение, ещё более беглые проблески былого страха, ящика и темноты нашего убежища, того, о чём я его просила, соглашений, которые я нарушала.
Я ощущала его горе из-за нас двоих, его злость на себя за то, что подверг риску наши отношения.
Я чувствовала его злость на себя за то, что он выбрал для меня Даледжема.
Я ощущала его обиду на Даледжема за то, что тот обратился против него.
В итоге всё это стало смутной безымянной нервозностью в его свете, которая сначала ранила его, потом сбивала с толку, потом невнятно отвлекала… пока всё не померкло.
К тому времени я сомневалась, что Ревик вообще помнит, где находится.
Боль была сильнее, чем в тот момент, когда мы проснулись на лодке Атвара. Она была сильнее, чем до Дубая, когда Фигран шалил с нашим светом. Она была сильнее, чем в период его отсутствия, пребывания с Менлимом в Китае.
Даже когда воспоминание о нашем изначальном связывании было свежо в наших светах, это все равно было хуже.
Я не позволила ему кончить.
Может, это к лучшему. Как бы сильно его свет ни притягивал меня, я не была уверена, что Ревик хочет этого. В то же время я не могла сказать, что с моей стороны это было полностью рациональным решением, основанным на какой-то ясной мысли или на том, чего он хочет.
Это было скорее инстинктивным.
Ревик бывал близок. Я чувствовала, как его свет сливался с моим. Я чувствовала, как мой свет реагировал, хотел погрузиться вместе с ним в это, так сильно хотел этого…
А потом я слегка отступала.
Отчасти это могло быть связано с Даледжемом.
Я чувствовала, как он борется с отпечатками, крепче стискивая меня. Он застонал, когда я притянула его, прося быть грубым. Он снова застонал, когда я открыла свой свет и позволила ему почувствовать меня. Я чувствовала, как он хочет кончить, но это было животное желание, а не рациональное, не основанное на каких-то мыслях или чувствах, и уж тем более не на том, чего он хотел ранее.
И всё же его свет и тело притягивали меня так сильно, что я едва не отключалась.
В какой-то момент Ревик физически оттащил меня от себя, дёрнув за руку, за волосы, требуя мой рот, требуя поцелуя. Я скользнула вверх по его телу, и его руки пробрались под мою рубашку, лаская грудь, спину, как будто каждый дюйм моей кожи.
Его рот нашел мои губы.
Я лежала на нём, целуя его, пока Ревик продолжал изучать меня руками.
Его боль как будто просачивалась сквозь кожу и мышцы его груди и живота, пока он прижимался ко мне. Я чувствовала каждый вдох, каждый удар его сердца, каждое движение его губ и языка. Его пальцы снова сжали мои волосы, и я ощутила их кожей головы; его свет притягивал меня, и Ревик углубил поцелуй.
Всё ещё чувствуя то горе в его сердце, я испытала вспышку раздражения.
Когда его эмоции ожесточились, становясь более острыми, я уже не смогла терпеть.
Отстранив нас друг от друга, я посмотрела на него в темноте.
Мы оба тяжело дышали, наши ладони не отрывались от обнаженной кожи друг друга.
Я снова не могла видеть его.
Я лишь чувствовала его, видела своим светом.
Почему-то это ещё сильнее раздражало меня.
— Ты хочешь, чтобы я доверяла тебе, — сказала я, всё ещё переводя дыхание. — Ты хочешь, чтобы я доверяла тебе, Ревик. Ты постоянно просишь меня об этом. Ты постоянно хочешь этого.
Он крепче обхватил меня рукой.
— Да.
— Тогда ты должен доверять мне. Ты должен доверять мне.
Когда мои слова повисли в воздухе, воцарилось молчание.
Ощущая его сомнение, я стиснула его волосы в кулаке.
— Ревик, я выбрала тебя, — в мой голос просочилась почти злость. — Тебя. Не его. Я выбрала тебя ещё до того, как ты прошёл через ту дверь в стене Запретного Города. Я сделала это ещё до того, как ты поговорил с Уйе; до того, как ты отослал Даледжема; до того, как ты начал эту штуку с нашими воспоминаниями. Я никогда не выбирала не тебя. Это всегда был ты. Джем это знал. Он даже понимал это, когда не реагировал на наш свет… или на мою беременность. Почему он знал это так абсолютно и бесповоротно, а ты не знаешь?
Ревик всё ещё дышал тяжело. Его рука крепче сжала меня.
Но он по-прежнему ничего не говорил, и те сомнения не рассеялись.
— Ревик, — сказала я. — Тебе нужно услышать меня. Ты можешь? Ты можешь меня услышать?
Боль выплеснулась из его света, но пальцы стиснули мою спину.
— Я всё похерил, — сказал Ревик с болью в голосе. — С самого начала я лишь херил всё подряд в наших отношениях, Элли.
Я уставилась на него, до боли прикусив язык.
— Ты много лажал, — сказала я наконец. — И я тоже, — всё ещё стискивая его длинные волосы, я посмотрела на него, хоть и не видела. — Я всё ещё здесь. И ты тоже.
Боль пронеслась по его свету.
Его ладонь стискивала мою спину, вплотную прижимая меня к нему.
Я чувствовала, как он противится моим словам. Я также чувствовала, как он соглашается с ними.
Я чувствовала, как он пытается отпустить ситуацию с Даледжемом, пытается решить, способен ли он на это реалистично, сможет ли он сделать то, что советовал Уйе, и просто позволить мне это, принять тот факт, что я любила их обоих. Я почувствовала, как он думает о сексе со мной, хочет этого и знает, что почувствует там Джема. Я почувствовала, как он думает о Лили, о моей беременности…
