37
Персефона
Утро следующего дня Персефона посвятила сборам в Подземный мир. Они заключались в том, что царица разместилась в очищенных от мелкого мусора развалинах какого-то здания рядом с конюшней и дожидалась там Гекату с Макарией. Первоначальное назначение здания было довольно туманным, потому как от него сохранился только ряд мраморных колонн и несколько мраморных плит — ну любили на Олимпе мрамор, что тут поделать.
Параллельно с ожиданием царица пила разбавленное вино и выслушивала стенания Артемиды:
— … а потом Аполлон сказал, что я дура, — жаловалась охотница, откинувшись на мраморную тумбу — А Гера, которая, представляешь, так и лежала, даже вставать поленилась, сказала, что Макария в чем-то права и я совсем одичала в своих лесах.
В ответ на это Персефона лениво потянулась и налила Артемиде ещё вина — самогон Гекаты закончился ещё вчера, Трёхтелая с Герой как-то слишком увлеклись восстановлением нервной системы после пережитого потрясения. Впрочем, учитывая их дальнейшие планы, самогон уже был неуместен, да и своё собственное вино царица разбавила водой в соотношении примерно 1 к 10.
Кстати, ругать Макарию царица не собиралась. Они с Аидом прекрасно провели время без взволнованной Артемиды, так что симпатии Персефоны были полностью на стороне дочери. Подруге она, конечно, немного сочувствовала, но в целом — нечего было и лезть.
— В последнее время Геру как подменили, — продолжала жаловаться Артемида, — Может она, того, с Амфитритой слишком долго общалась? Или эта твоя Геката что-то с ней сделала, а? Они же теперь лучшие подружки.
Персефона невольно улыбнулась:
— Нет, Гера просто немного пересмотрела приоритеты.
Думать о Гере — которой явно пошло на пользу временно перевоплощение в Минту — было гораздо приятней, чем прикидывать, что это подозрительный топот раздается со стороны шести уцелевших колонн, и сколько у топочущего существа должно быть ног.
— Оно и видно, — буркнула Артемида. — Но где это видано, чтобы покровительница домашнего очага изменяла своему мужу? Какой пример она подает смертным?..
Царица честно попыталась представить, какой пример подает смертным сам Зевс, поперхнулась вином (сзади почудился тихий смешок) и решила перевести тему:
— То есть Гера возлегла с Аполлоном?
— Возлегла?! Да она затащила его на ложе шантажом и угрозами! Представляешь, она заявила, что если брат откажется, она собственноручно вышвырнет меня с Олимпа!
— Ну, методы у неё практически не изменились, — хмыкнула Персефона. — Насчёт Макарии, не сердись на нее. Она хотела как лучше. Она очень привязана к Аиду и хотела, чтобы мы… — она запнулась, формулируя мысль, — могли побыть вдвоём.
На лице Артемиды отразилось все отвращение главной девственницы Олимпа к подобному времяпрепровождению. Персефона не стала ни переубеждать ее, ни объяснять, кто на самом деле к кому пришел и кто кого соблазнил, ограничилась только коротким пояснением о том, что Артемиде не стоило так беспокоиться насчёт Ареса, потому как он много веков был её мужем, и когда он повторно лишил её невинности, это было вовсе не так ужасно, как в первый раз. Та, естественно, не поверила, но спорить не стала, просто схватилась за вино и нервно сделала большой глоток.
— Ты, конечно, удивишься, — медленно сказала Персефона. — Но Аид был очень… как сказать… внимателен ко мне. И мне даже с ним понравилось. Гораздо больше, чем с Аресом, который за тысячу лет не смог научиться понимать женщину, — усмехнулась она.
Артемида вытаращила глаза.
— Ладно, ладно, не будем вдаваться в подробности, — спохватилась царица. — Главное, у меня не было никаких моральных убытков, и тебе можно было не беспокоиться… — Персефона замолчала и задумчиво отхлебнула водичку с ароматом вина.
По правде говоря, были, были у неё моральные убытки. Но начинались они не там, где их ожидала убежденная девственница Артемида, а чуть позже, когда Аид заявил, что хочет, чтобы Персефона стала его женой. Какая-то логика в этом, несомненно, была, но в тот момент подобное предложение показалось ей откровенно сумасбродным. А, может, ей просто было немного страшно смотреть ему в глаза и видеть в них не только укрытую покрывалом иронии тартарскую тьму, но и…
«А зачем мы будем останавливаться на полпути?», — сказал он, надевая свои варварские штаны, и Персефона мгновенно простила скифам их ужасную моду хотя бы за то, что Аид не смотрел на нее, пока одевался. А то мало ли чего он мог рассмотреть.
«Я подумаю, ладно?», — спросила она. — «Ты же всё равно собираешься к себе в степь, обсудим, когда вернёшься».
Да, он собирался в мир смертных, куда-то там к своим варварским друзьям, которые появились во сне и попросили у него помощи. Вот прямо сейчас и собирался, с Олимпа, не заглядывая даже в Подземный мир. Персефоне он оставлял амулет в виде наконечника от стрелы, убедительную просьбу «подумать» и завет получше присматривать за Макарией, чтобы та не скучала. Да-да, постановка вопроса была такая, а не «чтобы она не разрушила многострадальный Подземный мир в отсутствие его царя», «не сравняла с землей Олимп», «не затопила вотчину Посейдона» и т. д. и т. п.
Царице было немного непривычно осознавать, что у Макарии внезапно появился отец, и что, собираясь уехать, он так легко и непринужденно дает советы насчёт её воспитания. Было в этом что-то безумно трогательное и уютное.
Правда, умилялась она недолго. Спустя полчаса Аид с присущим ему коварством сообщил дочке о том, что предложил Персефоне стать его женой, и она пока «думает», после чего не склонной недооценивать опасность царице стало не по себе. В отместку она собралась рассказать об этом Деметре, но потом решила отказаться от этого плана ввиду его ярко выраженной суицидальной направленности…
Царица застыла, услышав какое-то хрюканье — едва заметное, на грани слышимости, и не за спиной, а откуда-то у колонн — и торопливо натянула на губы улыбку.
— Эй-эй, дорогая, — встревожилась Артемида. — В чем дело? У тебя такое лицо…
— Все хорошо, — отмахнулась Персефона. — Я просто представила, что сделает моя мать, когда узнает, что я выхожу замуж…
— А, вы все же решили прикрыть позор, — не слишком обрадовалась Артемида. — Послушай, ты точно уверена, что тебе это надо?
— Да в том-то и дело… — медленно сказала Персефона, решив не вдаваться в подробности насчёт какого-то загадочного «позора», который, по мнению Артемиды, Аиду следовало прикрывать женитьбой. — Понимаешь, подруга, меня и так все устраивает. А Аид хочет семью, он так и сказал. Дочь, говорит, у меня уже есть, и теперь я хочу жену. При этом он заявил, что готов ждать сколько угодно, что не торопит меня с этим решением… — царица мрачно усмехнулась. — А потом взял и рассказал обо всем Макарии. Макарии, которая только и мечтает о том, чтобы мы поженились! Продемонстрировав при этом, что я ни в чем не уверена и вообще сомневаюсь.
Артемида пожала плечами, она откровенно не видела каких-то проблем в том, чтобы запретить Макарии лезть не в своё дело.
Персефона смерила её подозрительным взглядом:
— То есть история с оргиями Амфитриты тебя ничему не научила? — осведомилась она. — Да будет тебе известно, прямые запреты она принципиально выслушивает исключительно от папы Аида. И пока единственное, что он ей запретил — это ходить в Элизиум, пока мы с ним не разберемся.
Артемида неодобрительно покачала головой. Персефона чуть поморщилась и снова подлила ей вина — уже неразбавленного. Макарию, значит, она не одобряет, не одобряет Гекату, не одобряет наконец-то счастливую, довольную семейной жизнью Геру. Аида вот тоже не одобряет — а, может, это не Артемида, а хорошо замаскированная Деметра? Пару секунд Персефона всерьез обдумывала этот вариант, но потом пришла к выводу, что плодородная мать непременно начала бы орать, услышав про её замужество, чем однозначно демаскировала бы себя. Так что все это были собственные измышления Артемиды. К счастью, охотница не планировала обосноваться в Подземном мире, и терпеть её оставалось недолго.
