Аддис плачет. Нора поверить не может, что он так просто начинает плакать после всего, через что они прошли. Он плакал, когда мама вытаскивала их из постели и прятала в ванной, пока их отец убивал ломом грабителя. Он плакал, когда загорелась их квартира в Малой Эфиопии, размазывая сопли по окну семейного GEO. Он плакал всю дорогу от Калифорнии до Луизианы, а потом еще раз, когда увидел Новый Орлеан, и кричал матери, что в Библии сказано – Бог больше никогда не уничтожит Землю потопом. Он плакал, когда отец сказал, что Бог – врун.
Плач. Выведение горя из организма в виде соленой воды. Зачем это? Откуда это появилось, и почему люди – единственные существа на Земле, способные плакать? Нора спрашивает себя, сколько лет нужно, чтобы искоренить эту дурацкую привычку.
— Все нормально, Адди, — говорит она, когда лифт останавливается на первом этаже. – Мы в порядке.
Его всхлипы утихают только тогда, когда Спейс—Ниддл скрывается из глаз.
— Что это было? – наконец спрашивает он, когда они поворачивают на север, на шоссе 99. За последние полчаса это его первые слова.
— Угадай, — говорит она.
Он не отвечает.
Они пересекают мост Аврору, когда солнце скрывается за западными горами. Нора останавливается, хотя знает, что не должна. Они стоят на узком тротуаре, на высоте тридцати метров от того, что когда—то было судоходным руслом, а теперь стало кладбищем затонувших и погружающихся лодок, миллиондолларовых яхт, ставших дворцами для королевских крабов.
— Куда мы? – спрашивает Аддис.
— Точно не знаю.
Он делает паузу, чтобы поразмыслить.
— Как далеко мы пройдем?
— Не знаю. Может быть, миллионы миль.
Он садится на перила.
— Мы можем найти место, чтобы поспать? Я очень устал.
Нора смотрит на последний красный отблеск заката на воде. Прямо перед тем, как небо становится совсем темным, уголком глаза она ловит движение, и оглядывается туда, откуда они пришли. На краю холма, в начале моста, она видит силуэт. Большой силуэт огромного мужчины, стоящего на улице и слегка качающегося.
— Да, — бормочет она. – Пойдем.
Облако выросло настолько большим, и стало таким сильным, что у него появляется новое чувство. Смесь искаженного зрения, обоняния и интуиции. Он пробирается через лес, тонкими пальцами раздвигает папоротники, запинается за камни, ищет то, что ищет облако. Он изо всех сил старается игнорировать постоянный стон, который уже начал собираться в слова, но пока слишком непонятные.
«Найди. Возьми. Насытись».
Он пытается отвлечься воспоминаниями.
«Как тебя зовут?»
Ничего.
«Сколько тебе лет?»
Ничего.
Он колеблется перед тем, как задать следующий вопрос.
«Кто та женщина у реки?»
Что—то поднимается изнутри, как эмоциональная рвота, но он сглатывает ее назад.
«Ее звали… Что—то тяжелое в твоей руке… Щелчок…»
«НАС МОЖНО УБИТЬ ПИСТОЛЕТОМ! ТВОЙ МОЗГ! ОСТОРОЖНО! НЕ ДАЙ ПОПАСТЬ СЕБЕ В ГОЛОВУ!»
Он чувствует большое облегчение, когда второй голос прервал его. Эта информация намного проще, и не вызывает приступы тошноты.
«То, что ты сделал… Все люди, которых ты…»
«НАЙТИ ТАКИХ ЖЕ, КАК ТЫ САМ! ОНИ МОГУТ ПОМОЧЬ ТЕБЕ ПОЛУЧИТЬ ЖЕЛАЕМОЕ!»
В его голове начинаются странные перестановки. Он забывает горе, которое почувствовал, увидев женщину, и вспоминает, что делает оружие, и что он должен избегать людей, которые его имеют. Он отдает болезненное желание вновь увидеть маму, и узнает, что будет безопаснее, если он сможет найти и присоединиться к группе. Вроде бы справедливая сделка.
В окружающем облаке чувствуется толчок, и он распахивает глаза. Его новое чувство что—то обнаружило. Облачные руки простерлись очень далеко, может быть, на мили, и коснулись чего—то. Они тянутся в темноту леса, посылая ему импульсы, как азбука Морзе.
«Иди. Следуй. Бери».
Он повинуется.
Его мышцы, которые начинают остывать, стоит ему только остановиться, вновь становятся гибкими, он идет все быстрее, движимый неизвестной силой.
Чем дальше он заходит вглубь леса, тем темнее он становится. Уголками глаз он замечает странные вещи: светящихся кристальных лягушек и птиц, норы в грязи и груды костей, но он не останавливается, чтобы рассмотреть их. Его ведет голод. Он следует за зверем.
Солнце садится быстрее, чем раньше. Нора почти уверена в этом. Оно падает, как восковой шар в лавовой лампе, настолько быстро, что Нора готова поклясться, что может увидеть его движение. Она спрашивает себя, что если бы Земля ускорила ход. Если бы было возможно, чтобы каждая упавшая бомба еще больше ускоряла ее вращение. Глупая мысль, но думая об этом, Нора все сильнее ускоряет шаг. Это несправедливо по отношению к маленьким ножкам Аддиса, но он не жалуется. Он почти бежит, чтобы не отстать.
— Почему бы нам не найти машину? – пыхтит он.
— Отец никогда не показывал мне, как заводить проводами.
— А что если кто—нибудь оставил ключи?
— Тогда все эти машины уже угнаны. Но понаблюдай.
Аддис резко останавливается и оборачивается.
— Что это было?
Нора ничего не слышит, так что просто отвечает:
— Ничего, наверное, лодки стучат друг о друга. Пошли.
Поднимаясь в гору, они минуют несколько мотелей, но кровать бесполезна, если нет возможности поспать. Она знает, что не уснет сегодня без пистолета под подушкой. Она толкает его вперед, внимательно изучая витрины.
— Почему мы не останавливаемся? – говорит Аддис после десятиминутного молчания.
— Нам нужно оружие.
— Но я устал.
— Есть кое—кто, кто не устает. Нам нужны пистолеты.
Аддис вздыхает.
— Знаешь что, Адиди, если мы найдем много патронов, я дам тебе пальнуть в первого, в кого нам придется стрелять.
Аддис улыбается.
По мере их продвижения на север, окрестности становятся все грязнее. Ломбарды, сигаретные магазинчики, темные аллеи завалены презервативами и шприцами. Это обнадеживает. «Плохие районы» прежних времен полны оружия, наркотиков и прочего, необходимого для выживания низшего класса. Процветающим ранее районам нет места в новой эре – никому не нужны парки, кафе или фитнес—центры, а тем более, школы или библиотеки. Нынче полезна инфраструктура подпольного мира, с его дверями на трех замках, решетками на окнах, скрытыми проходами и огромным количеством пороков. Трущобы и гетто с самого начала вели правильный образ жизни, просто опередили свое время.
— Туда! – говорит Аддис, указывая на витрину.
Нора останавливается и всматривается. На фанерной табличке аккуратно, с любовью, нарисованы огромные буквы:
ОРУЖИЕ
