а были и другие. Я их помню.
Не может быть… Я была уверена, что таких людей больше нет. Что я одна.
— Ты бы могла подумать, что я сумасшедший, но я решил рассказать тебе, поскольку уверен, что ты такая же как я. Я начал подозревать это еще на поле Каллоден и с каждой новой встречей моя уверенность крепла.
— Как ты это понял? — с трудом шевеля языком спросила я. Отпираться бессмысленно, да и не нужно.
— Тот момент, когда ты едва не потеряла сознание в Каллодене. Я понял, что ты оказалась на месте своей смерти. Я переживал подобный опыт в прошлых жизнях и знаю, как это больно.
В прошлых жизнях.
— Ты прав. Ты во всем прав, — я почувствовала, как по моим щекам покатились слезы. — Это моя восьмая жизнь. Просто я… Я никогда никому не говорила об этом и…
— Знаю, Мэри, знаю, — Мэтью обнял меня. — Ты все делала правильно. Поверь, за двадцать две жизни я пришел к такому же выводу, но двадцать третья все изменила. Я встретил тебя.
Двадцать третья жизнь. Боже. Я вспомнила, как в день скачек я подумала о том, что, наконец, нашла равного себе. Я ошибалась. Я нашла кого-то гораздо старше и опытнее меня.
— В тот день во мне что-то перевернулось, Мэри, — было очень непривычно слышать волнение в голосе Мэтью. — Тот момент, когда ты меня поцеловала… Впервые за много жизней я понял, что больше не один. Меня очень тянуло к тебе, и я рвался понять, прав ли я. Вечером за ужином стало очевидно, что я скорее всего не ошибся, я видел, что ты понимаешь гэльский, что знаешь шотландские танцы, я был уверен, что ты жила здесь когда-то. После того ужина я пошел просить твоей руки.
— Ты купил благословление отца, — напомнила я.
— Ну да, — Мэтью на секунду смутился. — Я просто уже не мог отпустить тебя. Мне было все равно, каким способом я тебя получу. Прости, Мэри.
Я покачала головой. Слишком много всего свалилось на меня.
— Мэтью, то есть это все… Наша свадьба… Только потому, что мы одинаковые? Я думала, что ты…
Я не договорила. «Я думала, что ты правда любишь меня. Так же, как я люблю тебя». Эти слова застряли в горле.
— Не только, Мэри. Ты сразу же понравилась мне.
— Ты бы и не посмотрел на меня, если бы не моя особенность, ведь так?
Мэтью попытался обнять меня, но я отстранилась.
— Я не знаю, но я рад, что сейчас ты здесь, со мной.
— Почему ты не признался мне раньше? Так было бы честнее.
Мэтью на секунду прикрыл глаза. Кажется, ему сейчас не легче моего.
— Потому что я трус, Мэри. Я не был уверен в своей правоте на сто процентов, и я мог бы потерять тебя после такого разговора. Мне нравилось разгадывать тебя, видеть то, чего не понимают другие. Прости.
— О чем ты? — мне нужно было узнать, в чем я могла проколоться, чтобы больше никогда не допустить такой ошибки.
— Помнишь день, когда мы скакали на лошадях и ты упала?
Я кивнула, не в силах отвести взгляд от Мэтью.
— Ты не могла упасть просто так, слишком хорошо держишься в седле. Ты бы справилась с лошадью, и ты справлялась, пока не увидела огонь. Я видел твои глаза в тот момент, когда ударила молния и дерево вспыхнуло. Я почувствовал твой страх, твой смертельный страх, и подумал, что, вероятно, когда-то ты погибла в пожаре. В следующую секунду лошадь сбросила тебя, но это произошло только потому, что ты потеряла контроль из-за огня. В этом я был уверен на все сто.
Кажется, я снова плачу.
— Я погибла не в пожаре. Меня сожгли на костре больше двухсот лет назад. И это была моя самая страшная и самая несправедливая смерть.
Мэтью обнял меня и в этот раз я не стала отодвигаться от него, а лишь теснее прижалась к его крепкой груди.
— Расскажи мне, Мэри.
Я покачала головой.
— Какое это имеет значение сейчас?
— Это важно для тебя. А значит, и для меня. Расскажи, Мэри. Наша беда в том, что мы носим в себе слишком много боли, которой не с кем поделиться.
Слишком много боли. Лучше и не скажешь.
— Это было в моей пятой жизни, тогда меня звали Катрин, и я жила в деревушке недалеко от Парижа. Мои родители были простыми людьми, но очень добрыми. Когда мне исполнилось девятнадцать, отец позволил мне выйти замуж по любви. С самого детства мне очень нравился мой сосед Пьер и, как мне казалось, он тоже любил меня. Я хотела открыться Пьеру, рассказать ему все свои секреты, но я не решалась. Мы поженились и переехали в Париж, он сразу нашел работу. Все было хорошо, мы были счастливы, но счастье было недолгим. Через несколько месяцев Пьер заболел, врач сказал, что шансов нет, он умрет от лихорадки за несколько дней. В основном Пьер спал или бредил, но иногда его сознание прояснялось, и он приходил в себя. Однажды в такой момент муж заплакал от страха, он не хотел умирать, ему было очень страшно. Я не знала, чем помочь Пьеру, но я просто не могла выносить все это. И я рассказала ему, рассказала, что мы, вероятно, живем не один раз, просто кто-то помнит свои прошлые жизни, а кто-то нет. Я рассказала, как жила в Месопотамии, как была охотником в диком племени на берегу Амазонки, как жила в Киеве и видела крещение Руси, рассказала о простой жизни в затерянной деревушке средневекового Китая. Я была уверена, что мой муж не доживет до утра, что я ничем не рискую, а моя история поможет ему не так сильно бояться. Но… Пьер выжил. Через несколько недель он полностью поправился. И первым делом донес на меня инквизиции.
Мэтью крепче обнял меня и погладил по волосам. Я продолжала.
— За мной пришли в тот же день и поместили в яму до суда. Меня обвинили в колдовстве и связах с дьяволом. Суд прошел очень быстро, меня признали виновной и приговорили к сожжению. Главным обвинителем был Пьер и это было даже больнее, чем гореть на костре. С тех пор я обещала себе никогда не любить и никому не открываться.
Я вытерла слезы и взглянула на Мэтью.
— Вот поэтому я так боюсь огня.
Несколько секунд мы просидели в тишине и после этого Мэтью заговорил.
— Я понимаю, Мэри. Я все это
