но я делала это.
На столе дрожала рука моего отца.
— Рорк был в ярости. Борьба стала интенсивной, поэтому я оттащил твою маму подальше. У неё не было возможности остановить Рорка, и она бы только пострадала, — голос отца сорвался. — И что бы это сделало с Рорком, узнай он потом, что причинил боль своей матери?
— Тогда кто…
Мои глаза были прикованы к отцу. В этот момент я поняла, что произошло. Я знала всю мучительную правду.
— Ты тоже носил противоударный жилет, но мама об этом не знала.
Он кивнул, на глазах у него выступили слёзы. Я видела, как мой отец плакал только один раз, в то утро, когда он сказал мне, что моя мама умерла.
— Я носил его под рубашкой. В противном случае это выглядело бы так, как будто я ожидал драки и уже встал на сторону Рорка, — он посмотрел на свои руки. Они дрожали, сотрясаясь под тяжестью его раскаяния. — Когда мы поженились, я пообещал твоей матери, что не убью ни одного Хорусианина, но я не знал, что шок будет таким сильным. Ты должна понять, это был несчастный случай. Я бы никогда сознательно не причинил ей вреда.
Я сглотнула и почувствовала, как слёзы жгут мне глаза.
— Она шокировала тебя.
Он кивнул, и по его щекам потекли новые слёзы.
— Она просто хотела, чтобы я отпустил её. Ей было невыносимо видеть, как Рорк избивает её друга.
Я медленно, прерывисто вздохнула. Это был мой отец. Не враг. Мой отец.
Папа взял вилку и положил её на тарелку.
— Рорк не мог заставить себя обвинить меня в её смерти, поэтому он обвинил другого Хорусианина.
Я чуть было не сказала, как удобно, что Рорку было в чём винить кого-то, кроме себя, но не стала. У меня перехватило горло. Я ничего не могла сказать.
— Я не думаю, что он хотел убить Хорусианина, — сказал папа. — Он был зол и не знал своей силы.
Все трое кружились у меня в голове. Папа, Рорк и мама. Несмотря на то, что сказал папа, она, должно быть, хотела его сильно шокировать. Я задавалась вопросом, сожалела ли она в тот момент о том, что вышла замуж за Сетита, сожалела ли о любви к кому-то, кто удержал бы её от борьбы с Рорком вместо того, чтобы присоединиться к ней, чтобы остановить его.
Может быть, Дейн всё-таки был прав. Любовь была не самой важной вещью. Любовь может привести тебя по стольким извилистым путям.
— Ты должен был сказать мне, — сказала я, когда смогла выдавить из себя слова.
— Какой смысл было заставлять тебя ненавидеть нас?
— Я не ненавижу тебя.
Я встала, подошла к его стулу и обняла его. Я положила голову ему на плечо, как делала, когда была маленькой девочкой.
— Мы семья. Я всегда буду любить тебя и Рорка. Всегда.
Он кивнул, поглаживая мои волосы.
— Мне так жаль, Эйслинн. Ты никогда не узнаешь, как мне жаль.
Я действительно знала. Как я могла этого не знать? Он отчаянно скучал по ней, любил её так сильно, что не стал принимать эликсир. Он не хотел прожить сотни лет без неё. Вместо этого он надеялся на загробную жизнь, чтобы они снова могли быть вместе.
Я отстранился и снова сел на свой стул. Папа скоро заснет.
— У меня есть ещё кое-что, о чём я хотела тебя спросить.
— Что? — морщины на его лице делали его таким же изможденным, как сфинкс.
— Где ты взял Талисман Адольфо?
Он помедлил, не отвечая.
— Я видела фотографии этого на базе Хорусиан, — сказала я. — Я видела его достаточно раз на твоей шее, чтобы узнать. Где ты его взял?
Он вздохнул и провёл рукой по волосам.
— Адольфо знал моих родителей. Из того, что я собрал воедино, следует, что, когда в 1494 году разразилась чума, Адольфо умер, и мой отец забрал у него талисман. Я вырос, видя, как мой отец носит его. Я никогда не предполагал, что он был настоящий. Он держал это в секрете от всех. Я полагаю, он думал, что кто-нибудь заберёт его у него, если узнает. И, может быть, они бы так и сделали. Хорусиан в те дни в Ирландии не было, но тамошние Сетиты могли быть безжалостными. Семьдесят пять лет спустя мой отец умер от пневмонии, и я похоронил талисман вместе с ним. Только после того, как мы с твоей матерью поженились, я понял, что это было. Когда она была беременна Рорком, она показала мне рисунки и попросила меня поискать их, пока я охотился за реликвиями. Она сказала, что, если я когда-нибудь найду его, я должен уничтожить его и принести ей осколки.
Папа провёл рукой по выпуклости, от талисмана у него под рубашкой.
— Я не сказал ей, что знаю, где он находится, но я перевез нас в Ирландию, эксгумировал могилу моего отца и положил талисман в склеп. Позже я переложил его в сейф в Фэрбенксе, — его взгляд стал жестким и отстранённым. — Я не уничтожил его по одной причине: если Хорусиане когда-нибудь убьют мою семью, я отомщу так, как они не видели веками.
— Это не очень эффективная угроза, — сказала я, — если они не знают, что он у тебя есть.
Папа бросил на меня строгий взгляд, который говорил, что эту тайну следует хранить.
— Если бы стало известно, что он у меня, каждый живой Хорусианин попытался бы убить меня, чтобы уничтожить его, и каждый Сетит попытался бы забрать его у меня, чтобы они могли его использовать. Никому с обеих сторон не было бы дела до случайного убийства моих детей в процессе, — папа положил одну руку поверх моей и сжал её. — Я как раз собирался предложить Хорусианам обмен за него — тебя за талисман. К счастью, я не проработал детали. Заключать с ними сделку всегда рискованно. Запомни это. Они не соблюдают правила сделки.
— Я запомню.
Папина рука отпустила мою, и он устало моргнул.
— Я вообще не спал после того, как тебя похитили. Наверное, поэтому я сейчас так устал.
Он начинал ощущать действие снотворного.
— В последнее время я много думала о Cетитах, — сказала я. — Вам так легко быть судьями и присяжными для других людей, решать, кому жить, а кому умереть. Мне это труднее, но, в конце концов, я приняла собственное решение.
Его веки опустились.
— Что ты имеешь в виду?
— Несмотря на то, что я люблю Рорка, Джека и Лечеминантов, то, что они делают, неправильно. Я
