гостиной и стараясь оставить нас наедине. Получалось это плохо, поскольку то один, то второй отпрыск семьи вламывался в гостиную в самый неподходящий момент, а именно: как только я открывала рот, чтобы узнать новости.
Казалось, с того времени, что я видела песцовского дядюшку в последний раз, он стал еще грузнее, двигался пусть уверенно, но тяжело. Каждый шаг чувствовался не только посторонними, но и им самим. Поэтому он как добрался до кресла, так и замер в нем с блаженным выражением лица, которое хозяевами дома было отнесено на мой счет. Я же скромно устроилась рядом с ним на стуле.
– Борис Павлович, тот страшный офицер, что напугал меня в вашем доме, он вам больше не угрожал? – наконец попыталась я как можно более обтекаемее узнать то, что меня волновало.
– Он? Мне? Угрожал? – презрительно фыркнул Ли Си Цын.
И наконец активировал полог тишины. Но совсем простенький, почти такой, как я использовала. Я даже разочарованно вздохнула, когда это обнаружила. Но Ли Си Цын, хоть и понял причину моего расстройства, тем не менее не сделал ничего, чтобы меня обрадовать.
– Елизавета Дмитриевна, почему вы тянете время? – буркнул он. – Мне уже надоело терпеть в своем доме эту дуру. Мы договаривались, что вы сдаете экзамены и уезжаете.
– Ваш знакомый посчитал, что чем лучше я сдам экзамены, тем больше у меня надежд покорить ваше сердце.
– Что за чушь?
– Я так и думала, что вам нравятся не слишком умные девушки, – не удержалась я. – Но ничего не поделаешь. После Перунова дня все предметы сдаю и уезжаю от вас с разбитым сердцем и без надежды на взаимность.
– Дошутитесь вы, Елизавета Дмитриевна, – фыркнул он, – до того, что я решу, что одна официальная жена куда удобнее, чем постоянно непонятно зачем присылаемые китайские девы.
– Как это непонятно зачем? За лисятами, – парировала я и быстро перевела опасный разговор на другую тему: – Так что там с Волковым?
– Уехал, – нахмурился Ли Си Цын. – Оставил пару артефактов вблизи моего дома и уехал.
– Вы их того? – Я покрутила руками, словно выжимала белье. – Уничтожили?
– Зачем? Я сделал вид, что ничего не заметил. Моськин их ежедневно проверяет, пусть уверится, что все идет, как они хотят.
– А куда он уехал, не знаете?
– Почему не знаю? В Царсколевск, с заездом в Ильинск. Письмо я получил от Фаины Алексеевны, слезное такое письмо о нелегкой судьбе любящей бабушки, чья внучка неправильно ее поняла и пропала. И теперь бабушка ночей не спит, о внучке беспокоясь, и обещает вернувшему беглянку круглую сумму и клановую помощь. Любую. С учетом того, что целители у Рысьиных лучшие, предложение более чем заманчивое.
В гостиную влетел Белочкин, убедился, что мы мирно беседуем, и тут же вылетел, словно его дернули за рукав и утащили за дверь. Подслушивать у них не выйдет, но подглядывать никто не запретил, а значит, надо показать, что разговор вовсю идет на приятные мне темы. Но получилось лишь жалко улыбаться, показывая, как я рада, что со мной разговаривает предмет моих девичьих грез.
– А потом Волков отправился прямиком к Диме. Тот сказался больным: я предупредил сестру, что встречаться с Волковым ему в ближайшее время нельзя. Но сколько он может притворяться больным? – рявкнул на меня Ли Си Цын. – Вы же понимаете, что теперь и я пострадаю, если вас здесь обнаружат?
Я вжала голову в плечи, походя при этом не на большую грозную рысь, а на маленькую испуганную черепаху. Очень уж страшен был сейчас Ли Си Цын, который останавливаться не собирался.
– Так объясните, Елизавета Дмитриевна, почему вы тянете время? А то ведь я решу, что мне куда выгоднее сдать вас Рысьиным.
– Вы не сдадите, – обиженно сказал я.
– Почему это?
– Потому что вам со всех сторон невыгодно, – пояснила я. – Фаина Алексеевна вам в лицо скажет, как она благодарна, а на деле затаит злобу, которую выльет при первом удобном случае. Да и артефакт вы тогда не получите. Наверняка есть способы ограничить даже такое серьезное обязательство, как принятая мной клятва в отношении вас. Слово, опять же, нарушите. Уверяю вас, я не собираюсь задерживаться здесь более необходимого, и нынешняя задержка вовсе от меня не зависит. Вы же сами доверили меня господину Белочкину, вот и пожинайте плоды своей доверчивости.
– Гм… – сказал Ли Си Цын и весьма странно на меня посмотрел.
– Я уверяла господина Белочкина, что готова сдать экзамены немедленно, он же решил, что мои знания по некоторым предметам до высшего балла не дотягивают, и вот…
– По некоторым? – скептически спросил Ли Си Цын, уже не столь злой, как несколькими минутами раньше.
– Если быть точной, то по истории и географии. Я в них немного ошибалась, – смущенно пояснила я.
Путалась я не немного, но на тройку наверняка сдала бы, что не послужило бы препятствием для учебы на целителя. Но Белочкин решил перестраховаться. Честно говоря, я особо и не возражала, очень уж спокойно было у них в доме. И мне, и Мефодию Всеславовичу, который тоже не горел желанием куда-то срываться и бежать.
– Теперь не ошибаетесь?
– Кажется, нет. – Он опять насмешливо хмыкнул, и я поспешила добавить: – В конце концов, у меня еще полторы недели до начала экзаменов. Если где и ошибусь, то успею поправиться и выучить, Борис Павлович. Я понимаю, вы беспокоитесь больше даже не за себя, а за племянника, но он мальчик взрослый, выпутается.
В этом я была уверена: за время нашего общения Песцов показал себя крайне изобретательным молодым человеком. И если нам не удалось выпутаться из всех возникших неприятностей, то отнюдь не по его вине.
– У Димы есть артефакт против ментального воздействия, – неохотно сказал Ли Си Цын. – Пару разговоров с Волковым он выдержит. Но лучше бы, чтобы эти разговоры случились тогда, когда вас здесь не будет, Елизавета Дмитриевна.
Он развеял полог тишины, тяжело встал и пошел на выход, бросив короткое извинение всполошившемуся хозяину. Мол, сигнал пришел, срочное сообщение, которое не позволяет более задерживаться. Но в другой раз непременно и придет, и посидит, и даже пообедает.
– Поругались? – сочувственно спросил вернувшийся Белочкин. – Ох и тяжелый человек Борис Павлович, ох и тяжелый. Во всех смыслах этого слова. Но хороший, этого у него не отнять. Не переживайте, Ксения Ивановна, все будет хорошо.
– Конечно, Арсений Петрович, – согласилась я. – Как только я сдам экзамены, так все и будет хорошо.
– До Перунова дня никак, – расстроенно ответил Белочкин. – Но сколько там осталось-то, Ксения Ивановна?
Сколько ни осталось, хорошо бы, чтобы до этого времени ничего
